Охотник: Правила подводной охоты. Третья раса. Большая охота. Операция «Караван»
Шрифт:
«Да».
«Но не обязательно…»
Она сжала мои пальцы, не дав договорить.
«Не надо. Я так не хочу. Давай лучше завтра».
Я готов был всерьез психануть и еле сдерживался. Молчунья оделась, и я последовал ее примеру, уже зная, что ничего не будет. Внезапно и оглушающе ринулись на меня звуки мира – добровольная глухота развеялась без следа, сделав окружающее привычным, пыльным и плоским. Ветер перестал быть живым существом, став обычным потоком воздуха. Он грохотал в ушах и разбивал море о камни. Чайки кричали над головой.
– Чертова дура! – сказал я вслух. – Маньячка хренова.
С ней и раньше такое бывало, но тогда она хоть не прикрывала свои отказы всякой мистикой. Это меня взбесило больше всего. Горький я ей! Ничего умнее не выдумала!
– Ну и иди к черту! – выкрикнул я, зная, что Молчунья меня все равно не услышит. – Уродка!
Психика у нее действительно была надломленной. То вспышки гнева ни с того ни с сего, то нытье без всякого повода. С одной стороны, все это понятно – физическая ущербность без следа не проходит, но с другой – почему я это должен терпеть?
Молчунья подошла ко мне сзади и потянула меня за локоть, привлекая внимание.
«Не обижайся», – она умоляюще глянула мне в глаза.
«Не буду. Просто ты сама хотела, я же чувствовал».
«Да. Но что-то случилось, и я теперь не могу. Хочу, но не могу. Так бывает. Если бы с тобой такое случилось, я бы не обиделась».
Жар во мне остывал – медленно, неохотно, оставляя после себя настоящую, не придуманную горечь.
Глубина шутников не любит
Молчунья растолкала нас с Пасом еще до подъема. «Забыли, что мы идем на тунца?» – шевельнула она пальцами перед моим лицом.
– Барракуда! – ругнулся я вслух. Пришлось одеваться и плестись в умывальник.
«Я буду на катере», – сообщила Молчунья.
В ее взгляде мне померещилась тень вины. Я стиснул зубы и отвернулся. Не трудно было догадаться, что это за вина. Гораздо труднее было выяснить, с кем после меня Молчунья была этой ночью. Парни об этом старались помалкивать, прекрасно понимая, что мое терпение на пределе и я могу опуститься до рукоприкладства. Это было бы идиотским решением, но все чаще оно казалось мне единственно верным.
– Чего ты такой хмурый с утра? – спросил Пас в умывальнике.
– Отвали, – сказал я.
Мы умылись и направились к эллингу. Молчунья уже расчехлила мотор и заканчивала закачивать в баки водород и кислород. Мы с Пасом забрались на борт. Малым ходом катер отчалил, переваливаясь через темно-синие волны, а я, устав от однообразных мыслей, решил взглянуть на мир более оптимистично. В конце концов, Молчунья действительно не была моей собственностью. Я улыбнулся сам себе и вдруг наткнулся взглядом на капроновый шнур, которым мы привязали торпеду. Нехорошее предчувствие закралось в мою душу, и я шагнул к борту, чтобы его проверить.
– Ты чего дергаешься? – повернулся ко мне Пас.
Не отвечая, я потянул шнур, убеждаясь в том, что чрезмерный провис мне не померещился.
– Барракуда! – воскликнул мой приятель.
«Что случилось?» – заметила наше возбуждение Молчунья.
«Торпеда сорвалась!» – показал я, выбирая остатки провиса.
Мы сгрудились у борта и убедились в том, что наша вчерашняя добыча от нас ускользнула.
«Не надо было гонять!» – упрекнул Молчунью Пас.
Она не стала возражать, но неприятное напряжение все же повисло в воздухе. Ссориться не хотелось, поэтому я помахал руками, привлекая к себе внимание.
«Торпеда отвалилась вчера, – предположил я. – Когда мы гоняли. Значит, она либо всплыла и прибилась к берегу между музеем и эллингом, либо наполнилась водой и затонула неподалеку. Если мы найдем два газовых аппарата, то обследуем акваторию за пару часов и вытащим это чертово чучело».
«Сначала надо обследовать берег», – резонно заметил Пас.
Молчунья направила катер в сторону музея, чтобы начать осматривать камни оттуда. С некоторым злорадством я наблюдал, как она хмурится, осознавая свою вину. И плевать мне было, что думает она о потерянной из-за лихачества торпеде, а не о той вине, за которую должна была понести наказание, на мой взгляд.
На мелководье нам с Пасом пришлось раздеться и плюхнуться в воду – к самому берегу катер подойти не мог. Среди камней волны набили комья морской травы, так что беглого взгляда для поисков было мало. Пришлось ворошить эту пахнущую йодом липкую массу, из которой выпрыгивали рачки, разлетались мухи и мошкара. Солнце поднялось, пот начал заливать брови, и мы с приятелем тихо ругались, переходя от одного камня к другому.
– Надо было Молчунью заставить тут рыться, – буркнул я. – Она ведь гоняла, не мы.
– Зато мы могли плохо закрепить торпеду, вот она и оторвалась, – сказал Пас.
– Так Молчунья ее и крепила! – вспылил я. – Или у тебя память отшибло?
– Какая разница? – нахмурился Пас. – Ты же не собираешься заставить ее копаться в этом дерьме?
С каких это пор он начал ее защищать? Ну и денек! Я намочил волосы на макушке, чтобы хоть немного компенсировать усиливающийся зной, и продолжил рыться в куче подсохшей травы.
Так мы возились часа полтора, постепенно продвигаясь в сторону эллинга, но торпеду на берегу не нашли.
«Ничего нет!» – махнул я Молчунье семафорным сигналом.
«И что вы собираетесь делать? – просигналила она с борта катера. – Отбой?»
– Можно попросить два воздушных аппарата у Жаба, – без особой уверенности предложил Пас.
– Ты будешь просить? – съязвил я. – И как объяснишь, зачем они нам?
– Есть еще одно место, где можно взять.
– Ты имеешь в виду Долговязого? – догадался я.
В жилище отставника был небольшой склад старой, но вполне рабочей техники – списанной, а затем доведенной им до ума. Зачем он ее хранил, никто толком не знал, но скорее всего это было что-то вроде страсти коллекционирования. Некоторые даже поговаривали, что в подвале на леднике у него живет один из первых жидкостных аппаратов. В эту байку я лично не верил – хотя бы потому, что средний срок жизни аппарата – лет десять. Даже во льду.