Охотник за бабочками
Шрифт:
— Да на кой она ему, такая страшненькая? — не самоцветы же метать на насесте?
— Высасывает он их, — пояснил дедушка и показал, как делает это невидаль вселенская. Засунул в рот палец и пососал его, — И тело и душу высасывает. Да отпусти ты меня. Хватай невесту и беги, пока цел.
Так я и сделал. Я всегда придерживаюсь правила. Не важно, как близко ты подошел к цели. Важно не упустить ее. И смыться в дальние края вместе с ней, с удачей и со всем причитающимся.
Подскочил я к куколке, обхватил полутораметровый
Ухватился я за лапы ее перепончатые, да поволок вон. Голова в шляпе, которая меня в темноте встречала, дорогу показывала, что б не заблудился в норах многочисленных, да секретных.
Только я в ход подземный заскочил, кокон вперед головой перед собой затолкал, да Кузьмича, по ходу дела пихнул на штатное место, так и обрушился потолок в пещере. Песком да камнем, землей, да грязью водяной завалил все. Вместе с оставшимися там дедушками.
— Выберутся они, — заорала шляпа меня сопровождающая, — Не впервой им под завалами ночевать. Надежду спасай, да ногами шибче двигай. Вот сюда. Прямо по ходу подземному. Первый поворот налево пропустишь. И второй тоже. А потом направо поворачивай. Тот ход прямехонько к озеру отравленному ведет, да ты не бойся. А как наружу выберешься, в стенку черную упрешься. Мы там для тебя светляками дорогу выложили отходную. Думали, что проводим, да вот, видишь, как получается. Так что сам выбирайся. Да не забудь обещание свое верное.
Старичок замолчал, смахнул слезу скупую старческую. Вздохнул глубоко, да и улыбнулся.
— Надеемся мы на тебя, соколик. Ты уж не обижай нашу надеждушку. И вот что напоследок скажу, а ты послушай. Она хоть и страшна из себя… Да ты не кивай, по глазам твоим вижу, что другие тебе по нраву. Хоть и страшненькая, но такой, как она не было еще в мире нашем. Сам поймешь, о чем я. Ну, прощай, соколик. Пора мне братьев выручать. Иди уж.
А я и так уж на месте истоптался. Старика то, слушавши, дело не делается. Развернулся, и побежал по направлению к выходу. Куколку за ноги волоку, сподручней так, повороты считаю. Она звоном изводится, голова по тропе мотается. А мне не до звона колокольного.
Пропустил, какие надо, повороты, завернул, куда требовалось. Пришлось даже проплыть пару метров по воде испорченной, тиной перемешанной. Спешу. Потому как чувствую, гадость эта местная, КБ Железная и невидаль вселенская, догоняет. Нюх у меня на погони.
Старики не обманули. Дорожку в темноте светлякам выложили. Как по взлетной полосе пробежал, да на волю выскочил.
— Корабль где? — кричу, — Капитан на связи, блин! Неуправляемая ситуация!
Неужто покинул, неужто предал злодей? Нет нигде.
А стена черная за спиной рябью покрывается, пузырями взрывается. И дрожит пуще прежнего.
Кузьмич по сторонам мечется, Волка выглядывает. Тоже ругается. Но по своему, по непонятному.
И что-то ноги у меня подогнулись, слабость на тело навалилась. Словно сутки землю вместе с КБ Железным ковырял, да за версту оттаскивал. Опустился я на траву низкорослую, рядом с невестой уродиной, и так на все наплевать стало, что даже хорошо со мной случилось.
Тут в стороне стенка черная вдоль земли разрывается, пологом поднимается, и вытекает оттуда по частям неразборным чудо страшное, чудо противное.
А потому противное, что не поддается никакой научной классификации. Во-первых, не видел я подобной гадости никогда, а во вторых, не всю ее и видел. Поначалу глаз вылез многогранный, потом губа выпрыгнула раскатанная, а всего остального я не успел рассмотреть, потому, как отвернулся и рванул со всех ног в сторону противоположную.
Как это невесту бросил? Никто невесту не бросал. Я так рассуждаю, раз этот КБ Железный за девкой такие силы посылает, значит, ценная особь. Напомню и про каменья самоцветные, что из глаз со слез превращаются.
Собрал кожицу щетинистую на черепе и потащил за собой.
Кузьмич рядом несется, крыльями старательно работает.
— Это она стерва на нас навела, — орет, — Всю дорогу ныла, зараза. Вот по следам нас и вычислили. Ты бы поднажал командир, а то догоняют.
Что, я сам не чувствую. Спину вон как припекает от дыханья горячего. У него, у чудища у этого, реактор, что ли, вместо брюха.
Кочка под ноги попала. А может, и сам споткнулся. Мордой об землю со всего бегу. А сзади этот наваливается.
Ну, думаю, не смог ты на этот раз, друг мой, по-хорошему смыться. Придется на кулаках силой мериться.
Вскакиваю, кричу Кузьмичу, что б прикрыл, кулаки на уровень груди, ноги в землю упираю.
Смотрю, и света белого не вижу. Одна туша необъятная, да неопределенная. Где морда, где туловище, где ноги, а где лапы или руки, не разобрать. А если морды не видать, то, как ему ее набить? Вопрос философский, но злободневный. Потому как наваливается массой и нехорошее сделать пытается.
Вихрем с ног сбивает, легкие тугой массой забивает, ничего не вижу, только чувствую, болтаюсь без верха, без низу. А рядом Голос Корабельный.
— Врешь! Не возьмешь!
И мотать продолжает. Оттого и сознание ненадолго потерял.
Колокольчик звенит. Переливается. По мозгам набатом отдается. Динь-динь. Дон-дон. И чего хочет сказать, не разберешь.
— Кузьмич, — говорю, — Шарманку свою выключи.
А в голове шумит, и сама она раскалывается.
— Кузьмич на вахте, — слышу и глаза пытаюсь открыть, — И не шарманка это, а насекомое твое воет. Задолбала совсем.
— Я хоть живой?