Охотник за головами
Шрифт:
Быстрый, бешено взбрыкнув и выгнув спину, скинул с себя лучника. Встал на дыбы, несмотря на чиркнувшее по груди лезвие, проломил ему голову одним мощным ударом кованых копыт. Выверн запутался в густых усах ежевики и упал. Гойко успел отбить удар Борана и, пригнувшись, уйти от Борена. Острие клинка одного из близнецов успело чиркнуть его по плечу, боли он не почувствовал, лишь горячая струйка, сразу же брызнувшая из пореза, дала знать о ране. А вот Боран, охнув, начал заваливаться на правый бок, Гойко ткнул его прямым быстрым ударом, попав прямо в щель между застежками панциря. И, судя по всему, это было последнее везение Гойко Медвежонка. Борен, побелев от вида умирающего брата, рыча, ринулся на него. Заходил слева, замахиваясь для удара. Справа надвигался Вырви-зуб.
Треснули ломающиеся под мощным напором продирающегося тела придорожные кусты. Что-то свистнуло в воздухе, обдав щеку Гойко ветерком, и кряжистый Вырви-зуб с хрипом завалился назад, с торчащей из горла рукояткой ножа. Снеся в сторону оторопевшего гонца, перед разбойниками выросла фигура оставленного позади деда. Сильная жилистая рука рванула на себя один конец ясеневой палки. Блеснул, переламываясь на зеркально отточенной стали, солнечный луч, полетел в сторону, не нужный, сыгравший роль ножен кусок посоха. Вместо раненого, вымотанного долгой скачкой Гойко перед уцелевшими бандитами застыл только казавшийся старым путник-пешеход. Чуть вывернув носок левой ноги и перенеся на нее вес, застыл в великолепной боевой стойке профессионал, уверенный в себе и знающий, что он делает. Выверн это понял, Борен нет, и в этом заключалась разница между опытным главарем и недалеким туповатым исполнителем его приказов.
4
Мерно покачивался лошадиный хвост, изредка лениво отмахиваясь от наседающих на его хозяина последних осенних мух. Лоснилась ухоженная шерсть на мощном крупе, там, где не была закрыта плотной тканью попоны. Сразу можно было сказать: хозяин у коня не только заботливый, но и богатый, не жалевший средств, отпускаемых на коня. Да только от этого ну никак не становилось лучше бедному Выверну, качающемуся в седле позади треклятого коня. И вдобавок спеленатому не хуже припадочного, которого вяжут как можно надежнее, лишь бы не убился. Надежно притянутый веревкой из сыромятной кожи к седлу, Выверн тоскливо смотрел на хвост, круп, попону. На горизонт и вокруг смотреть не хотелось. И ехать, глядя на лениво махающую из стороны в сторону густую черную метелку, тоже.
Сбоку, ерзая от нетерпения, качался в седле треклятый гонец, дернул же черт напасть на него. А впереди, изредка оглядываясь на незадачливого разбойника и душегуба, ехал проклятущий охотник. На его лице уже не было ни бородки, ни усов, да и повязка, закрывающая глаз, куда-то испарилась. И когда их глаза сталкивались, Выверн поневоле отводил взгляд в сторону. Потому что, хоть и был чертов головорез, смывший вместе с дорожной пылью и искусно наложенный грим, ненамного старше гонца, но глаза его были другими. И дело было не в их разном цвете, нет, дело было совсем в другом.
Не оказалось в них ни корыстной жадности, присущей многим наемникам, ни лютой жестокости, которую людская молва приписывала любому из охотников за головами. Стояло в них лишь глубокое осознание всей горечи и несправедливости окружающего мира, смешанное со спокойствием и знанием неотвратимости судьбы, от которой не уйдешь. Да было еще что-то, казавшееся напоминанием об отдаленных потерях и боли, связанной с этим. Хотя все это могло оказаться глупостью, лезущей в голову из-за нещадно палящего солнца, которого трещавшей голове Выверна было слишком много. С чего это вдруг он сподобился читать что-то в глазах пусть и талантливого и умелого, но самого обычного головореза? Все возможно. Видно, сказывалось образование и тяга к редким философским трактатам, похищенным в редких слабеньких монастырях, взятых бандой Выверна когда-то в далекой прошлой жизни. Читал бы поменьше, так, глядишь, и мысли такие в голову не лезли бы. А то ишь чего усмотрел в зенках этого ублюдка, что-то такое… бред.
Еще тогда, когда они стояли напротив друг друга и в руках у Выверна был клинок, он понял, что проиграл этот бой. Он понял это даже не в тот миг, когда развалилась на две половины голова очумевшего от собственной ярости и кинувшегося в необдуманную атаку Борена. Дикому Ангусу доводилось видеть вещи и похуже. И не тогда, когда охотник, лишь чуть отступивший назад и не поменявший даже позицию, взглянул на него. Понять это Выверн смог, лишь увидев его разноцветные глаза,
Они ехали второй день: гнали, как сумасшедшие, летели стрелой, мчались очертя голову. Быстрее, быстрее, глотая вместо воздуха режущий, как нож, ветер. И только сейчас, видя перед собой выплывающие из-за поворота дороги сторожевые башни Злато-Крулевца, стольного града Нессара, позволили себе сбросить скорость. Выверну глаза закрывали слипшиеся волосы. Бывший главарь не видел панорамы, но это не было необходимым. Он прекрасно помнил открывшийся перед гонцом и охотником вид.
Величественные купола главного собора, где резал глаза блеск золотых дисков солнца, венчающих шпили. Начавшие желтеть и багроветь листья знаменитых столичных садов и парков плавали в сизой дымке просыпающегося большого города. Белели башни, скрепляющие сплошное кольцо мощных, никем ни разу не преодоленных крепостных стен. А над всем городом, нависая своей мощью, заслоняя кованой грудью всех жителей, возвышалась громада замка со знаменитым дворцом Стефана Зодчего, крытого настоящими, хоть и тонкими, золотыми листами, слепившими всякого отражавшимися лучами взошедшего солнца. Краснела черепица больших, красивых домов, доносился утренний перестук кузнечных молотов, и уже было слышно, как со скрипом открывались крепостные ворота. Блеяли пока еще не остриженные овцы, которых гнали на пастбище со стороны пригорода. Орали где-то кошки, и заливался самый настырный и горластый петух в слободе под городскими стенами.
В свежем утреннем воздухе витали запахи, ароматы и зловоние. Пахло свежим хлебом, прочей выпечкой из города, мясом и кашей со стороны караулки. Дерьмом со стороны пригородных слобод тянуло тоже. Воняло конским и человеческим потом от них самих. Спекшейся кровью от мешка, притороченного к седлу жеребца Выверна. В мешке лежали головы его людей, пересыпанные крупной солью. Доказательство выполненной работы, которые охотник предоставит заказчикам.
– Добрались, ты слышишь, охотник, добрались, – Гойко подпрыгнул в седле, – теперь все будет так, как нужно. Ты куда, в купеческий совет? А то, может, со мной поедешь, тебя непременно наградить должны.
– Я тебя найду, Гойко, – Освальд подумал и добавил: – Наверное. Ты извини, мне с вот этим еще разобраться надо.
– Ну, смотри, как знаешь. Во дворце меня сложнее найти будет, не пустят ведь тебя за просто так. Бывай тогда, Освальд, я потороплюсь.
И, не дожидаясь ответа, гонец рванул с места, на ходу вытаскивая из-под рубахи серебряный кружок медальона, удостоверяющего его как гонца. Кружок блеснул на солнышке, и разошлись в стороны скрещенные концы алебард стражников у ворот. Конские копыта прогрохотали по булыжной мостовой, и Гойко скрылся за поворотом, ведущим на подъем, к замку.
– Ну и чегой-то везем, сударь? – Начальник воротной стражи сердито зашевелил густыми усами, нюхом почуяв, что никакой мзды не получит от сурового парня, ведущего на поводу коня со связанным всадником.
5
Вздымалась пыль под тяжелыми, подкованными сапогами латной пехоты. Сверкали наконечники пик, пахло свежей краской от багряно-белых щитов. Пехотинцы шли мерно, глухо печатая шаг, в ритм бьющих впереди барабанов. Один, два, три полка прошли перед горожанами, невозмутимые и спокойные. Люди кричали, желая удачи в бою, надеясь увидеть вернувшихся с победой. Скрипела кожа проходивших ровными рядами лучников и самострельщиков. С деревянным стуком телег и платформ прокатились громадные баллисты и полевые катапульты. Окруженные целым отрядом латных конных, прокатили две такие редкие пока пушечные батареи, недавно подаренные Нессару наместником западного номеда Безанта. Три толстых и коротких «единорога», установленных на тяжелых, окованных железом дубовых колодах и пять двуствольных небольших «соколов». Мал золотник оказался, да дорог. Поэтому и охранял драгоценное оружие целый отряд.