Охотник за НЛО
Шрифт:
Жека отодрал от листа перфорированной бумаги клочок. Лихо скрутил «козью ногу». Чиркнул спичкой. Клубы вонючего дыма медленно начали расползаться по комнате.
– Вчера ко мне приехал мой племянник-оболтус. Ну, тот, который в медицинском институте учится. Я же сто раз о нем рассказывал.
– Помню, помню, – подтвердил я.
Жека постоянно рассказывал истории из жизни своего родственника, так что забыть о существовании того лоботряса довольно трудно. Но у Евгения привычка не начинать, до тех пор пока у слушателя не будет гарантированно точное представление об объекте или субъекте.
– Значит, вспомнил? – недоверчиво переспросил Жека. Я кивнул.
– Ага, ну вот вчера у них лабораторная, что ли, была в морге. Или практика. Суть не в этом. А они надумали там в «прятки» играть. В результате мой
– Вот что я тебе скажу на это, – решил я поделиться с Жекой. – Спасли однажды меня две очаровательных медсестры со скорой помощи. А дело было так: заплыл я слишком далеко как-то раз в Черное море, и если бы они не дрейфовали рядом на надувном матраце, этот раз был бы вторым в истории моих утоплений и последним. В результате мы сдружились и неделю просто почти не разлучались. Так вот, они мне рассказывали, какой у них там на скорой бывает лего-конструктор после групповых железнодорожных происшествий. А если учесть, что скорость поездов с каждым годом всё выше и выше, и перебегать перед ними всё сложнее, то твоему племяннику надо активнее практиковаться и учиться, учиться, учиться…
– Я ему обязательно передам. – Евгений виртуозно выпустил изо рта несколько колец из дыма. Они медленно поплыли в туман из облаков, выдохнутых легкими Евгения раньше. – Ну разве не красиво? – Залюбовался он.
– Охренительно. – Согласился я.
– А кстати, где все? – В нём, похоже, никотин вступил с чем-то в химическую реакцию, и появилась жажда деятельности.
– В 704-й на машине.
В комнате можно было начинать съемки фильма «Туманное утро в горах» или в лесу, или над озером, где неважно: все равно все в смоге… Я решил открыть окно – проветрить и проведать остальных.
Маэстро сидел за столом у окна и что-то писал. Валя печатал на «Консуле» входные массивы данных. Эта комната была переоборудована в небольшой вычислительный центр. Слева стоят четыре шкафа с человеческий рост – это два комплекта мини-ЭВМ и стойки накопителей на магнитной ленте. На противоположной стене плакат: «Не курить! Здесь работает ЭВМ!» Ручкой снизу подписано: «Оазис 704». На полу валяются обрывки перфорированной бумаги, книжки и инструкции по программированию, коробки с магнитными лентами, у окна, справа от стола, нагромождение экспедиционных ящиков для оборудования. Рядом с креслом, на котором сидит Валя, уже которую неделю валяются четыре кем-то забытых пачки «Геркулеса». Давно ищут владельца, но никто не сознается. Выкинуть их тоже не решаются. На небольшой тумбе сразу слева от входа – развороченный процессор «Электроники-100». Сейчас он напоминает больше всего странное ископаемое существо на анатомическом столе. Разноцветные кабели, словно кишки, свисают до пола. Беззащитные, ничем не прикрытые, вылазят ребра конструктива, сквозь них просвечивают ряды желтых печатных плат. Откуда-то из глубины торчит ручка здоровенной отвертки. Машины принадлежат «пульсарщикам», но сейчас они на наблюдениях, и мы стараемся успеть отладить наши программы. Здесь душно, несмотря на приоткрытое окно. «Консул» выдал автоматную очередь и затих. Валя откинулся в кресле.
– Черт возьми, опять сбоит! – процедил он сквозь зубы и повернулся к операторскому пульту машины. Посмотрел на панель индикации режимов. Долго сидел, поглаживая свою светлую бороду. Поправил шапочку цветов французского флага. Она была с кисточкой на длинном шнурке и по фасону напоминала турецкую феску. Валя носил ее круглый год, не снимая даже в адский зной. Трудно сказать, зачем, может, ему просто нравилось быть похожим на Санта-Клауса. Каждый имеет право на какие-то причуды, а эта к тому же не требовала финансовых затрат.
Очень решительно, словно уверовав, что сегодня ничего не выйдет, он повернул ключ в положение «Выкл.». В комнате воцарилась тишина такая, что стало слышно, как скребется о лист бумаги фломастер Маэстро…
– Привет! – Валя заметил меня.
– Здравствуй, что не идет?
– Глухо, как в танке. – Он обреченно посмотрел вокруг.
Валя – аспирант, НЛО его абсолютно не интересуют. Не верит он в них. Как, скажем, и в лохнесское чудовище…
– Я ученый, а не схоласт, – говорит он довольно часто…
Наука для него – лишь то, что как-то, худо ли, бедно ли, но объясняется глобальными теориями. Чем теория глобальнее, тем наука научнее… НЛО ему приходится заниматься, чтобы после аспирантуры здесь его работать оставили. Завлаб, во всяком случае, это ему пообещал… Все затруднения, которые постоянно возникают, он объясняет происками внеземных цивилизаций, против него, Вали Якусова, чтобы он не смог проникнуть в тайны мироздания. Сотрясание Вселенной – его основной профиль. Этим Валя занимается всё время свободное от ненавистных НЛО.
Глава 4. Валя и Нобелевская премия, или жалкое будущее нынешних академиков
Последнее наступление на узколобых догматиков было начато им с неделю назад. Даже по тому, как он вошел, точнее, не вошел, а ворвался, было видно: что-то случилось. Если по хлопку нашей обиженной судьбой двери нельзя определить, кто это, то состояние вошедшего она чувствовала точно. После «бу-бух» последовал звук падения корзины для бумаг. Я оторвался от экрана дисплея: визитер находился в состоянии крайнего возбуждения, Валя быстро сорвал с себя пальто и затолкал его в одежный шкаф. Увидев меня, он приветственно взмахнул рукой и исчез за «диссертационным» шкафом, который разделял комнату пополам. Было слышно, как он сел и листал журналы, которыми всегда был завален его стол. Через несколько минут Валя встал и начал прохаживаться у меня за спиной. Наконец он не выдержал: «Идем пообедаем!» Было всего двенадцать часов. Я обычно спускаюсь в столовую около двух, но сейчас чувствовалось, что он хочет чего-то рассказать. Мы вышли в коридор и направились к лифту. Научный руководитель у Вали – начальник отдела, член-корреспондент и столп науки. Уже поэтому ясно, что Валентин – особо перспективный кадр. Ему присуща поразительная широта научных интересов. Общаться с ним всегда интересно и полезно: обязательно узнаешь что-нибудь новое. Жил он один, мать умерла, отец ушел из семьи, когда ему было пять лет. Как ему удавалось существовать лишь на свою стипендию, для меня остается загадкой. Правда, он сидел в режиме жесткой экономии, да летом ездил в стройотряды. Конечно, тут сказывалось и то, что голова у него была занята только наукой, и к отсутствию денег он относился философски спокойно. Сразу, как входишь в столовую, справа красуется бар. Длинная полированная стойка, высокие мягкие стульчики. Стоит заметить, что существовать – его единственная функция. Ни разу в истории он не работал. Сооружен он по распоряжению нового замдиректора по какой-то части, или административной, или материально-технической. Это старая традиция: каждый новый начальник должен что-нибудь обязательно сделать ненужное, но видное. Бар отгорожен от остального помещения фигурной изгородью, чтобы никто не подходил. Зам – бывший генерал, порядок любит. Причиной сооружения бара, говорят, послужило выступление какого-то вражьего «Голоса», что, мол, у нас в Центре даже кофе пьют из стаканов. Почему в ответ на это администрации понадобилось сооружать бар вместо того, чтобы просто приобрести чашки, никто не знает. Может быть, именно так и нужно: «Жираф большой, ему видней». Но в буфете, что напротив и который функционирует, по-прежнему кофе наливают в граненые стаканы. «Вам целый или половину?» – спрашивают буфетчицы. Одну из них все промеж себя зовут Бульдожка, а другую – Мопсик.
– А почему, собственно говоря? – полюбопытствовал я как-то однажды у Валентина.
– А что, разве не похожи? – засмеялся он.
Мы долго стояли в очереди. Наконец подошли к раздаче и стали изучать закуски в тарелках.
– Что это? – спросил он и указал пальцем в тарелку с чем-то розовым. Я заглянул в меню.
– Ты знаешь, я так полагаю, что это салат «Нежный».
Он критически посмотрел еще в тарелку.
– На зиму коровам закладывают грубые сочные корма, провалиться мне на этом месте, если это не то.
– Ну что, берем?
– Конечно, жить-то надо.
– Так, чего там еще значится? Котлеты из гов., – с трудом разобрал я в меню. – Что-то они сегодня разоткровенничались.
– А на первое?
– Щи из капусты и еще чего-то, не могу расшифровать, не пропечатано.
– Ладно, бог с ними. Вот что мне нравится в нашей столовой, так это честность. Мало ли найдется какой-нибудь чудак, который захочет найти, скажем, в супе мясо. А тут прямо сказано: «Из капусты». Хочешь – ешь, не хочешь – не бери. В общем, берущий, оставь надежду!