Охотник

Олдридж Джеймс

— Не тебе осуждать ее, — сказал Рой, все еще не веря себе и ничему не веря.

— Да я ее не осуждаю, — сказал Энди и потянулся, расправляя свои ручищи и растягивая грудь, как мехи. — Но чего ей беситься? Радоваться должна, что я от нее ушел вовремя. Верно, Джинни?

— Перестань махать руками, — сказала ему Джинни, — а то опрокинешь на себя муку, и прекрати эти разговоры.

— А ты все сердишься на меня, Рой? — спросил Энди, беспокойно топчась у плиты.

Рой больше не сердился, он наконец понял и принял как должное, что Энди ни капельки не волнует создавшееся

положение. Ну ни капельки! Энди, несомненно, все знал, но его это словно и не касалось. Его беглая шутка была вызвана тем, что их отношения его позабавили, но за этим не было ни одобрения, ни осуждения, а тем более приговора. Энди рассматривал это точно так же, как Рой рассматривал естественный процесс лесной жизни. Это поразило Роя, — сначала появилось чувство облегчения, а потом и тревога. Ему понятна была аморальность в природе, но в применении к самому себе она была ему неприятна. В этом было что-то равнодушное, и, глядя на выцветшие глаза друга, он видел в них нечто холодное и бесчеловечное. И верно: этот парень — прирожденный бродяга! Немудрено, что в нем нет ни гнева, ни осуждения: Энди Эндрюсу решительно на все наплевать.

— Нет, я на тебя не сержусь, — сказал Рой, смущенный, но несколько успокоенный. — А что ты поделывал все эти годы?

— Из одной заварухи в другую, — сказал Энди, — все больше в армии.

— Не пойму, чего тебе далась армия, — сказал Рой.

— Да, сначала трудно было, но потом началась война. Вот это была война, Рой! — Видимо, даже мысль об этом была ему приятна, даже глаза на минуту загорелись, и он предался воспоминаниям.

— Ты все еще в армии?

— Нет. Вот уже несколько месяцев, как ушел.

— Совсем? — Рою не терпелось кончить.

— Да, как будто, если только опять не проголодаюсь, — Энди намекал на свою тучность, он похлопал себя по животу и захохотал. — Слышал я, ты был в заповеднике с Сохатым, — сказал он.

Джинни взглянула на него.

— Осторожней, — сказала она, — могут услышать.

— А как поживают эти бродяги. Сохатый с Зелом? — спросил Энди, пропустив мимо ушей предостережение Джинни, но приглядываясь к ней, когда она, подойдя к плите, поставила на огонь кофейник.

Рой тоже следил за Джинни. Ему хотелось встать и самому заварить кофе, но он принудил себя сидеть на месте.

— Ничего, живут. Они ушли на север, спасаясь от патрулей.

— А ты почему вернулся? — спросил Энди.

Рой пожал плечами.

— Да вот рискнул, — неопределенно сказал он.

— Тебя здесь ничего не привязывает, Рой? — снова заревел Энди.

Рой не ответил.

— Ты уверен, что тебя здесь ничего не привязывает?

— Да что меня может привязывать? — нетерпеливо огрызнулся Рой.

Энди был в восторге.

— Не знаю, Рой. Только ты выглядишь семьянином; знаешь, озабоченный такой, весь сгорбленный, совсем как этот кроха Зел. Так не годится…

Рою это не нравилось, и он все меньше был расположен отвечать на это грубое подшучивание. Энди был все тот же, но Рой знал, что сам он уже больше не прежний Рой; и это его еще сильнее приводило в смятение. Он уже утерял первоначальный

план и цель этой встречи — стихийный напор гиганта Энди смел все в одну невообразимую кучу. Может, поэтому-то Джинни и решила не вмешиваться. А в Энди не за что было зацепиться. Рой просто не знал, как к нему подойти.

— Рой, — разглагольствовал между тем Энди, — тебе бы надо встряхнуться, смотать удочки и податься в Штаты. Ты тут совсем мохом оброс. Сидишь так, словно и подниматься с места не собираешься. Полно, Рой, пойдем и отряхнем с наших ног прах места сего. А ну, Рой!

Услышав этот горячий призыв, Джинни перестала собирать на стол и взглянула на обоих мужчин; но они в эту минуту не помнили о Джинни. Сохранилось еще былое очарование в этих дружеских словах, и все же Рой не вполне понимал намерение Энди.

— Не садись у домашнего очага, Рой, обожжешься, — настойчиво твердил Энди.

Только теперь Рой понял: ведь Энди пытается спасти его, спасти его от Джинни. Семейная жизнь, дом, заботы, словом, все то, что воплощено было в Джинни, от всего этого Энди указывал Рою путь спасения. Это было проявлением такого дружелюбия Энди по отношению к Рою и такого равнодушия по отношению к Джинни, что Рой расхохотался, глядя на Энди, как он хохотал бы, слушая бред полоумного Джекки Пратта.

— Ты и на самом деле бродяга! — не выдержал Рой. — Тебе только бы слоняться по свету, только бы лезть на рожон.

— Ну и что ж? Так и есть, Рой! Значит, пойдем?

Рой покачал головой и снова захохотал:

— Нет, спасибо!

— А ну тебя, Рой. Присохнут у тебя штаны к этому креслу. Пойдем отсюда. Пойдем в бар и выпьем. — Энди был уже в дверях. Рой встал. Джинни поставила коптилку на камин и, не опуская руки, смотрела вполоборота: не на Энди, на Роя. — Идем, Рой! — звал Энди.

Рой колебался.

— Нет, я уж останусь, — сказал он.

— Полно. Идем! Я здесь недолго пробуду. Идем, Рой. Хоть разок как следует напьемся!

— У меня и так голова трещит, — сказал Рой, — может быть, завтра.

— Завтра меня уже тут, может, не будет.

— Так ты действительно в Штаты?

— Ну да, и теперь уж совсем. Чего мне возвращаться в эти дохлые городишки, здесь для меня не место, Рой!

Он явно предвкушал наслаждение бегства и не оставлял за собой ровно ничего. Энди ничего не давал, ничего и не требовал. Он просто уходил — и уходил так, словно и не возвращался, словно и раньше никогда не уходил и никогда здесь не жил. Он еще раз спросил Роя:

— Так как, идем?

— Сейчас нет, — сказал Рой.

Все было понятно, и Эндрюс сказал:

— Дело твое, Рой. Ты человек конченый! — Он помялся, потом захохотал своим безучастным смехом. И вот он уже пошел прочь, бросив напоследок: — Ну что ж! Значит, я опоздал. Пока, друг. Пока, Рой! — и, не оглянувшись, не подумав и минуты о жизнях, которые оставлял у себя за плечами, как буйвол ринулся прямо через грязь и в ту же минуту пропал в сгустившемся мраке. Рой прислушался к его тяжелым шагам, но и звук их растворился так же, как растворилась во мраке тучная фигура Энди. Он ушел — и все было кончено.