Охотник
Шрифт:
Мы собрали свои вещи и попрощались с друзьями. Наши дети уже выросли, почти все поженились и упорно работали каждый по своей профессии. Поэтому нас ничто не удерживало в Кении.
В Шотландию мы прибыли поздней весной — самое лучшее время года для этой местности. Мы сразу же поехали на старую ферму в Ширингтон.
Вид, который открылся перед нашими взорами, привел меня в уныние. Все требовало ремонта. Конюшни и коровники имели запущенный вид. Вместо хорошо откормленных лошадей, которые остались у меня в памяти с юности, на ферме стоял ряд тракторов. Медовый запах клеверного сена уже не ласкал обоняние. Ферма пропахла бензином. Она больше смахивала на фабрику, чем на домашний очаг.
Мои родители умерли много лет назад, и ферма перешла в другие руки. Хильда и я побеседовали с новыми хозяевами. Они рассказали нам мало утешительного. Никто не шел в работники, да и рабочие руки стоили дорого.
— Все хотят работать на заводах, — с грустью сказал новый хозяин фермы. — Сейчас уже не увидишь краснощеких девиц и фермерских работников старых времен. Большая часть земли поросла травой — без работников ее невозможно было обработать.
Как хорошо я помнил ферму дней моей юности! Моя мать управляла целым штатом прислуги, отец работал в поле с работниками, собирая урожай. Ферма дышала изобилием нескольких столетий. И вот в течение жизни одного человека все это переменилось.
Мы поселились в старом доме около фермы. В мрачном настроении сели мы за стол в этот первый вечер. В Кении ужин начинался обычно с хорошего густого супа, за которым следовало рыбное блюдо, а затем первоклассные бифштексы с гарниром из трех или четырех видов овощей, если, конечно, Хильде не приходило на ум внести разнообразие в меню, подав дикого гуся, куропатку или же дикую утку. На сладкое был пирог, тропические фрукты и пудинг, а возможно, торт или мороженое. После этого в гостиную подавали кофе. Здесь даже овощей было мало. Правда, лососина из Солвей-Фирта оказалась очень вкусной.
Хильда прекрасная хозяйка, и на какой-то миг я не мог сообразить, почему она не подала хорошую отбивную.
Когда я взглянул на нее, я заметил, что она смотрит на меня с беспокойством.
— Джон, не забывай, что нам по норме полагается мяса не больше, чем на несколько пенсов в неделю, — напомнила она мне.
— Хорошо, — сказал я, — удовлетворимся хорошим омлетом.
— По норме полагается одно яйцо в неделю, Джон, — грустно сказала Хильда.
И как только люди могут жить в таких условиях! Но я не долго пребывал в состоянии растерянности. В тот же вечер я достал проволоки и пошел ставить силки.
Оказалось, что не все изменилось. Я еще помнил тропы через болота, по которым бегали дикие кролики. В этот вечер я поставил десять силков. Наутро я обошел их. Моя рука еще не утратила навыка, и в силки попались шесть замечательных жирных кроликов. Они наполнили мое сердце чувством большей гордости, чем если бы я убил такое же число слонов, каждый бивень которых весил по сотне фунтов.
Сорок лет спустя я все еще умел поставить силок. Я желал только, чтобы Том Сэлман мог увидеть мою добычу. Том всегда утверждал, что следует ставить силок на полтора кулака от земли; по-моему же следует ставить их на два кулака от земли. Мы часто спорили по этому вопросу, попивая виски в Макинду. Однако качество пудинга обнаруживается только на вкус — я оказался прав, так как кролики хорошо попались в силки.
Возвращаясь домой, я почувствовал какое-то угрызение совести за свой эгоизм — ведь все это мясо я оставлял для Хильды и себя. Проходя мимо фермы, я увидел хозяйку, которая подметала парадное крыльцо. Я остановился и предложил ей кролика. Она безразлично посмотрела на зверька.
— Мы не держим свиней, — объяснила она.
— Вы что, кормите свиней кроликами? — спросил я. — Разве вы никогда не слышали о пироге с начинкой из кроличьего мяса?
— Мы их больше не употребляем в пищу, — пояснила мне хозяина фермы. — Правда, я слышала, что люди ели их в старое время.
Я продолжал добывать кроликов и зайцев, однако мой интерес к этому спорту как-то притупился. Даже за деньги нельзя было нанять мальчика, который таскал бы за мной сумку с дичью. Через несколько часов связка кроликов почему-то начинала казаться тяжелой, и я понять не мог, почему не чувствовал этой тяжести, когда был мальчиком.
Я достал свою старую удочку и пошел удить рыбу. Мне удалось поймать несколько форелей, по фунту или немногим более каждая, однако для этого потребовалось слишком много времени. Вспоминается мне узкий деревянный мост, который был перекинут через речку Лохар в нижнем ее течении, с которого я юношей ловил морскую форель, выплывавшую из Солвей-Фирта и с жадностью бросавшуюся на ярко расцвеченную муху. Пригожая шотландочка остановилась, когда я спросил ее об этом месте.
— Вы имеете в виду мост убийцы?
По моему виду она поняла, что я ничего не знаю.
— Разве вы не слышали, — спросила она, — о том, как один человек увидел свою любимую с другим и подстерег их на мосту? Мужчина, увидев нож, скрылся, а женщина осталась стоять, и подстерегавший перерезал ей горло от уха до уха, бросил ее тело в речку Лохар и сам бросился за ней. Вы, конечно, не пойдете туда ловить рыбу?
О тени моих предков! Мысли унесли меня в дикие места Кении. Я вспомнил, как удил усача на озере Эдварда у истока реки Семилики. Усачи там весом от десяти до пятнадцати фунтов, и за час можно поймать их целый десяток. Кроме того, в озере Рудольфа водился крупный нильский окунь, вес которого доходил до двухсот фунтов и более. Маленький окунь этой породы весом в пятьдесят или семьдесят пять фунтов даст хороший бой, прежде чем рыболов сможет его вытащить. Удить форелей в реке Лохар мне казалось просто потерей времени.
Лучшим воспоминанием юности была охота с дробовым ружьем. Однажды утром я вышел, взяв с собой дробовое ружье Перде, чтобы провести весь день в поросшем вереском болоте. Я пошел бродить по древним, хорошо знакомым полям, но почему-то они показались гораздо меньше, чем я их помнил. Мой глаз привык к необъятным просторам степей Кении, а эти угодья, казалось, были не больше, чем шамба жителя Африки. Видневшиеся вдали холмы, которые представлялись мне когда-то огромными горами, чьи пики врезались в небо, теперь как-то съежились в сравнении с горами Кении и Килиманджаро. Кроме того, я уже не видел той дичи, которая во множестве водилась здесь раньше. Побродив сейчас целый день, редко встретишь косулю, зато хорьки и ласки водятся здесь в изобилии. Эти вредные зверьки захватили все.
Затем до меня донесся зов шотландских куропаток, и я снова почувствовал себя мальчиком. Крики неслись из низинки, поросшей вереском. Чтобы добраться до нее, мне надо было перелезть через ворота и пересечь выгон для скота. Взобравшись на ворота, я увидел небольшое стадо коров, которые паслись в поле под наблюдением старого бугая. Каким-то боком до моего сознания дошло, что у быка прекрасные рога.
Я наполовину пересек поле, как вдруг до меня донесся топот копыт. На какой-то миг мне представилось, что я снова в Кении. Сколько раз мне приходилось слышать грохот нападающего буйвола! Оглянувшись, я увидел, что на меня несется бык, пригнув голову и вытянув шею. Это была благородная картина.