Охотник
Шрифт:
— Ну, это мы и так знаем, — отзывается Лена. — Боже помоги нам всем. Здорово. Самое то.
— Да это просто мисс О’Дауд, — говорит Трей. — Она ко всем добрая. Лишь бы не поджигали ничего.
— Тебе пиццу к тем пеперони не добавить ли? — спрашивает Кел.
— Свою только не добавляй. Там одни ананасы. Аж с краев валятся.
— Я и чили сверху покрошу. Прямо на ананасы. Хочешь откусить?
Трей изображает лицом, что ее сейчас стошнит.
— Иисусе, — говорит Лена. — Мистер Кэмбл еще жив? Я думала, помер уже. По-прежнему через раз бухой?
— Я тут стараюсь учить малую уважать старших, вообще-то, — говорит Кел.
— При всем уважении, — говорит Лена Трей, — он почти всегда бухой?
— Может быть, — говорит Трей. — Иногда засыпает. Имен наших он не знает никаких, потому что мы его удручаем.
— Нам он говорил, что у него из-за нас волосы выпадают, — говорит Лена.
— Так и есть. Он теперь лысый.
— Ха. Надо написать про это Элисон Магуайр. Она это расценит как личную победу. Терпеть его не могла — ей он говорил, что от ее голоса у него мигрень.
— Голова у него как мяч для гольфа, — говорит Трей. — Удрученный мяч для гольфа.
— Ты с мистером Кэмблом веди себя учтиво, — говорит Кел Трей, сталкивая пиццу с пергамента в духовку, на оставшуюся от укладки пола плитку. — Хоть голова у него как мяч для гольфа.
Трей закатывает глаза.
— Я его даже не увижу. Теперь лето.
— А потом оно кончится.
— Я учтивая.
— С чего бы мне считать тебя учтивой?
Лена слушает их с широкой улыбкой. Утверждает, что некоторые слова, которые Трей подцепила от Кела, она произносит с американским акцентом.
— Ага-ага-ага, — говорит ей Кел. — Знает слово зато. Хотя по смыслу не очень улавливает.
— Он бороду собирается сбрить, — сообщает Трей Лене, отставленным большим пальцем показывая на Кела.
— Ё-моё, — произносит Лена. — Серьезно?
— Эй! — Кел прицеливается и мечет в Трей кухонную рукавицу. Трей увертывается. — Я всего-то и сказал, что подумаю. Ты на меня теперь стучать будешь?
— Ее надо было предупредить.
— И я это ценю, — говорит Лена. — А то вот так зайдешь в один прекрасный день, а там твоя босая физиономия ни с того ни с сего.
— Тон этого разговора мне не близок, — уведомляет их Кел. — Что, как вам обеим кажется, я там скрываю?
— Мы не знаем, — поясняет Трей. — Боимся обнаружить.
— Ты борзеешь, — говорит ей Кел. — Успехи голову вскружили.
— Возможно, ты шикарный, — успокаивает его Лена. — Просто в жизни и без того полно риска.
— Я красавец-мужчина. Я смазливый братец Брэда Питта.
— Канешно. А если оставишь бороду, мне не придется переживать, что я вдруг увижу что-то другое.
— Кто такой Брэд Питт? — желает знать Трей.
— Вот доказательство, что мы стареем, — говорит Лена.
— «Дэдпул-2», — говорит Кел. — Невидимый мужик, которого убивает электрическим током.
Трей пристально всматривается в Кела.
— Не, — говорит.
— Ты мне больше нравилась, когда меньше болтала, — сообщает ей Кел.
— Если побреешься, — заявляет Трей, убирая остатки пеперони в холодильник, — будешь двух разных цветов. Из-за загара.
Все трое этим летом загорели. Большинство тех, кто родом отсюда, эволюционировали в согласии с ирландской нещадной погодой и загорают до ошарашенного красного оттенка, который смотрится умеренно болезненным, но Трей с Леной — исключения. Лена загорает до свойственного блондинкам гладкого карамельного, а Трей чуть ли не цвета ореховой скорлупы, а в волосах появились светлые пряди. Келу нравится смотреть на нее такую. Она существо уличное. Зимой, бледная из-за школы и коротких дней, она выглядит неестественно, аж хочется свозить ее к врачу.
— У тебя вид будет словно в бандитской маске, — говорит Лена. — В «Шоне Оге» понравится.
— И то верно, — говорит Кел. Приди он в паб чисто выбритым и двухцветным, у завсегдатаев материала для разговоров хватит на месяц, а Кел, возможно, заработает себе неудачное и несмываемое прозвище. — Может, стоит это проделать просто из добрососедских соображений. Чуток разнообразить людям лето.
С этими словами на ум ему приходит Джонни Редди. Джонни разнообразит это лето будь здоров как. За весь вечер никто из них о Джонни даже не заикается.
— Нахер их, — говорит Трей. Ровный решительный тон ее голоса добавляет Келу напряжения в плечах. Она имеет на это полное право, но Келу кажется, что у малой ее возраста такой холодной окончательности в броне быть не должно. Как-то опасно это.
— Такой восходящей звезде, как ты, выбирать бы выражения, — ставит ей Лена на вид. — Надо говорить «Нахер их кропотливо».
Трей поневоле улыбается.
— То есть оставишь бороду? — вопрошает она.
— Пока да, — отвечает Кел. — Если будешь вести себя прилично. Начнешь пререкаться — насмотришься на мои подбородочные бородавки.
— Нет у тебя там никаких бородавок, — говорит Трей, присматриваясь.
— Хочешь проверить?
— Не.
— Тогда веди себя прилично.
По комнате расплывается густой дух печеной пиццы. Трей убирает остатки в холодильник и плюхается на пол рядом с собаками. Лена встает, вышагивает так, чтобы никого на полу не задеть, и накрывает на стол. Кел вытирает столешницы и распахивает окно, чтоб выпустить печной жар. Снаружи солнце умеряет свое буйство и стелет тонкое золотое сияние по зелени полей; вдали, за границей Келовой земли, Пи-Джей перегоняет овец с одного поля на другое, лениво, придерживает для них ворота и машет посохом, подгоняя скотину. Трей бормочет что-то собакам, чешет им морды, и собаки блаженно жмурятся.
Звякает таймер духовки, Кел ухитряется перевалить пиццы на тарелки, не обжегшись. Лена забирает тарелки на стол.
— Помираю с голоду, — сообщает Трей, придвигая стулья.
— Руки прочь, — говорит Кел. — Которая с ананасами — вся мне.
На ум ему ни с того ни с сего приходит дом его дедов в глухомани Северной Каролины, где он провел почти все свое детство, всякий вечер перед ужином бабушка велела им всем троим браться за руки вокруг стола и склонять головы, пока она читала молитву. У Кела возникает порыв сделать сейчас то же самое. Не молитву произнести, ничего такого — просто посидеть минуту неподвижно, обнявшись всем втроем, склонив головы.