Охотники на мамонтов
Шрифт:
Весна — это скудное время. Запасы пищи иссякают, особенно излюбленные обитателями стоянки растительные продукты, а новых еще мало. Все были рады, что осенью удалось выбраться на последнюю бизонью охоту. Если бы не это, сейчас было бы трудно с мясом. Но хотя мяса еще было вдоволь, этого было мало. Эйла, вспомнив о том, как Иза готовила весенний бодрящий напиток для Клана Брана, решила помочь стоянке. Ее отвар из сушеных трав и ягод — включая богатый железом желтый щавель и розовый шиповник, помогающий от цинги, — отчасти восполнял недостаток витаминов. Но все же все изголодались по свеженькой
Очаги, масляные лампы и тепло, выделявшееся человеческими телами, хорошо согревали полуподземное жилище. Даже когда снаружи стояли отчаянные холода, в доме носили мало одежды. Зимой, перед тем как выйти наружу, все тщательно одевались; но когда снег стал таять, эти предосторожности были отброшены. Хотя солнце только начало пригревать землю, тепло так опьянило многих, что они выходили наружу, не надевая на себя почти ничего сверх обычной домашней одежды. Весной часто шли дожди, стояла непролазная грязь от талого снега, и люди нередко возвращались промокшими и замерзшими — и простужались.
Эйле приходилось лечить их от кашля, насморка и боли в горле. Весной, когда потеплело, это случалось даже чаще, чем в самые холодные дни зимы. Эпидемия весенних простуд захватила всех. Даже сама Эйла на несколько дней слегла в постель с легкой лихорадкой и грудным кашлем. Уже к середине весны ей пришлось хотя бы по разу полечить каждого обитателя стоянки.
Неззи сказала ей, что весенние простуды — дело обычное, но, когда вслед за ней слег Мамут, Эйла забыла о своей болезни и стала ухаживать за ним. Он был глубоким стариком, и его состояние беспокоило ее. Сильная простуда могла оказаться роковой. Шаман, однако, несмотря на свои преклонные лета, был наделен завидным запасом сил и поправился даже быстрее прочих. Ее заботы трогали его, и все же он убеждал Эйлу обратить внимание на других, которые, может быть, больше нуждаются в ее помощи, а главное — поберечь себя.
Потом заболела Фрали, которую измучил глубокий, сотрясающий все тело кашель. Но как бы Эйла ни стремилась помочь подруге — это было не в ее силах. Фребек отказывался пускать Эйлу в свой очаг. Крози яростно спорила с ним, и все были на ее стороне, но он оставался непреклонен. Крози даже убеждала Фрали пренебречь запретом Фребека, но бесполезно. Больная только качала головой и заходилась в кашле.
— Но почему? — спрашивала Эйла у Мамута, посасывающего горячий травяной настой.
Из соседнего очага доносился мучительный кашель Фрали. Трони взяла Ташера, который по возрасту был как раз между Нуви и Харталом, в свой очаг. Крисавек спал вместе с Бринаном в очаге Зубра, так что больную беременную женщину ничто не должно было тревожить, но каждый раз, слыша ее кашель, Эйла испытывала страдания.
— Почему он не разрешает мне помочь ей? Он же видит, что другим от моей помощи полегчало, а ей сейчас помощь нужна сильнее, чем кому-либо. Такой кашель ей трудно вынести, особенно сейчас.
— Не так уж трудно догадаться, Эйла. Тому, кто считает людей Клана за животных, трудно поверить, что они могут разбираться в целительстве. А коли ты выросла с ними, как ты можешь что-то знать об этом?
—
— Знаю, Эйла. Я лучше, чем кто-либо, знаю искусство целительниц Клана. Думаю, все здесь уже знают его, даже Фребек. По крайней мере они признают, что у тебя это получается… Но Фребек не хочет отступать. Он боится потерять лицо.
— Что важнее? Его лицо или ребенок Фрали?
— Должно быть, для Фрали лицо Фребека важнее.
— Фрали не виновата. Фребек и Крози заставляют ее выбирать между ними, а она не может сделать выбор.
— Ей решать…
— В том-то и дело. Она не хочет принимать решение. Она избегает этого выбора.
Мамут покачал головой:
— Нет, она все равно делает выбор, понимает она или нет. Но это не выбор между Фребеком и Крози. Скоро у нее роды? — спросил он. — На вид — вроде бы пора.
— Я не уверена, но вроде бы еще не пора. Ее живот кажется таким большим, потому что сама она худенькая, но плод еще не созрел. Это меня и беспокоит. Слишком рано…
— С этим ты ничего не поделаешь, Эйла.
— Но если Фребек и Крози никак не могут не спорить обо всем на свете…
— Это совсем другое… Это между Фребеком и Крози, Фрали это не касается… Она не позволяет им втягивать себя в их споры. Она могла решить все сама, и, в сущности, она решила. Решила ничего не делать. Или, скорее… если ты этого боишься… — а я думаю, что именно этого, — она решает, рожать ли ей, сейчас или позже, ребенка. Она, может быть, выбирает между жизнью и смертью своего ребенка… и себя тоже подвергает опасности. Но раз это ее выбор — за этим, может быть, что-то кроется, чего мы не знаем.
Слова Мамута прочно запечатлелись в ее памяти, и, ложась в постель, она все обдумывала их. Конечно, он был прав. Как бы ни спорили между собой Фребек и мать Фрали, сама она тут была ни при чем. Эйла обдумывала, как уговорить Фрали, но она уже не раз пробовала сделать это, а теперь Фребек не подпускает ее к своему очагу, и у нее нет возможности еще раз поговорить с Фрали. Когда она засыпала, разговор этот по-прежнему звучал в ее ушах.
Она проснулась среди ночи и лежала на спине, прислушиваясь. Она не знала точно, что ее разбудило, но подумала, что, может быть, это до нее донесся стон Фрали. В темном земляном жилище сейчас было тихо, и она решила, что, может быть, ей послышалось. Волк стал скулить, и она попыталась успокоить его. Может быть, он тоже увидел дурной сон, это ее и разбудило… Но, потянувшись к волчонку, она остановилась на полпути: до нее снова донесся звук, напоминавший сдавленный стон.
Эйла отбросила покрывало и встала. Осторожно она откинула полог и подошла к корзине, чтобы облегчиться, затем натянула через голову рубаху и двинулась к очагу. Она услышала покашливание, потом — отчаянный, спазматический кашель, потом опять стон. Эйла разожгла угли, добавила немного щепок и обломков костей, пока огонь не разгорелся, потом положила в него нагреваться несколько плоских камешков и потянулась за мехом с водой.
— Можешь заварить и мне чаю, — заметил Мамут из полутьмы, сбрасывая покрывало и садясь на лежанке. — Думаю, скоро всем нам придется вставать.