Охотники на мамонтов
Шрифт:
Лицо Эйлы помрачнело, в глазах вспыхнула затаенная боль. Живя одна в своей долине, она старалась как можно реже думать о сыне, глубоко запрятав эти воспоминания на самое дно своей памяти, но вид Ридага разбередил ее душу. А вопросы Неззи застали ее врасплох и вытолкнули эти горькие воспоминания и чувства на поверхность, и сейчас Эйла была вынуждена противостоять им.
Неззи, как все Мамутои, отличалась прямотой и откровенностью и не могла удержаться от вопросов, если что-то вдруг искренне заинтересовало ее. Однако при этом она не была лишена чуткости.
—
— Не волнуйся, Неззи, — сказала Эйла, стараясь сдержать слезы. — Я понимать, что у тебя будут вопросы, когда сказать о сыне. Это… очень больно… вспоминать о Дарке.
— Может быть, ты не хочешь говорить о нем?
— Когда-нибудь надо рассказать об этом. — Эйла помолчала и начала свою историю: — Дарк живет в Клане. У меня была мать Иза, как ты для Ридага. Когда она умирать, то говорить мне, чтобы я шла на север искать мое племя. Уйти из Клана и найти Других. Тогда Дарк был еще младенец. Я не ушла. Потом, когда Дарку быть три года, Бруд заставил меня уйти. Я не знать, где жить Другие. Я не знать, куда мне идти, и я не могла взять Дарка. Я отдала его Убе… моей сестре. Она любить Дарка и заботиться о нем. Теперь он — ее сын.
Эйла умолкла, Неззи тоже молчала, не зная, что сказать. В голове ее крутилось множество вопросов, но она видела, с какой болью эта молодая женщина говорит о любимом сыне, которого ей пришлось покинуть, и не хотела усугублять ее страдания. Однако Эйла продолжила рассказ по собственному почину.
— Уже три года я не видеть Дарка. Он расти большой… Ему сейчас уже шесть лет. Может быть, как Ридагу…
Неззи кивнула:
— Да, Ридагу еще не исполнилось семи лет.
Эйла помолчала, казалось, погрузившись в раздумья. Затем сказала:
— Ридаг напомнить мне Дарка, но они разные. Глаза у Дарка — такие же, как у членов Клана, а рот — как у меня… — Она усмехнулась. — Нет, надо сказать По-другому. Дарк умеет произносить слова, может разговаривать, а люди Клана — не могут. Лучше бы Ридаг говорить, а он не может. И Дарк — сильный, здоровый. — Взгляд Эйлы стал отсутствующим. — Он бегать быстро. Он стать лучший бегун… Будет Удалец, как говорить Джондалар. — Когда она вновь осмысленно посмотрела на Неззи, глаза ее были полны печали. — Ридаг — слабый с рождения… У него слабое?.. — Она прижала руку к груди, не зная нужного слова.
— Да, иногда у него болезненное дыхание, — сказала Неззи.
— Нет, болезнь — не дыхание. Болезнь — кровь… нет… не сама кровь… бум-бум-бум… — сказала она, постукивая кулаком по левой части груди. Эйла вновь расстроено умолкла, не зная слова.
— Ты хочешь сказать «сердце», — поняла наконец Неззи. — Так и Мамут говорит. У мальчика слабое сердце. Но как ты узнала?..
— Иза знала болезни, она была целительницей. Самой лучшей целительницей Клана. Она учила меня как дочь. Я стать целительницей.
Джондалар говорил, что Эйла — целительница, вспомнила Неззи. Она тогда еще удивилась, что плоскоголовые думают о лечении болезней, она также не представляла, что они могут
На землю перед ними легла чья-то тень, и обе женщины удивленно подняли глаза.
— Эйла, Мамут велел мне спросить, не хочешь ли ты прийти побеседовать с ним, — сказал Дануг. Увлеченные разговором женщины не заметили приближения подростка. — Ридагу страшно понравилась новая ручная игра, которую ты показала ему, — продолжал он, — Лэти все рассказала мне. Ридаг хочет, чтобы я попросил тебя научить и меня тоже каким-нибудь знакам.
— Да-да, я научить и тебя. Я научить любого.
— Я тоже хочу узнать много твоих знаков, — сказала Неззи, когда обе женщины поднялись с земли.
— Утром? — спросила Эйла.
— Да, завтра утром. Но послушай, ведь ты, наверное, еще ничего не ела. Надо сначала немного подкрепиться, — сказала Неззи. — Пойдем со мной, я знаю, чем угостить тебя и Мамута тоже.
— Я проголодалась, — откликнулась Эйла.
— И я тоже, — добавил Дануг.
— А когда ты бываешь сыт? Я думаю, вы с Талутом сможете съесть на двоих целого мамонта и все равно останетесь голодными, — шутливо заметила Неззи, с гордостью поглядывая на своего рослого и здорового старшего сына.
Когда Эйла и Неззи во главе с Данугом направились в сторону земляного жилища, то их уход был воспринят как сигнал того, что пора отложить все дела и немного подкрепиться; поэтому остальные Мамутои тотчас потянулись следом за ними. Все снимали верхние одежды и вешали их на стенные крючки в прихожей. Наступило время обычной ежедневной утренней трапезы, которую можно было готовить либо у своих семейных очагов, либо разводить огонь в просторном помещении общей кухни, где вокруг центрального очага темнели углубления нескольких маленьких очажков. Одни довольствовались холодными остатками вчерашнего мамонтового жаркого, а другие подкрепляли свои силы похлебкой, приготовленной из мяса и рыбы, в которую для аромата добавлялись коренья и овощи, а для густоты — горсти зерен, вышелушенных из колосьев диких степных злаков. Но даже если процесс приготовления еды проходил у семейных очагов, в конце концов большинство людей сходились к общему очагу, чтобы попить горячего чаю и обсудить какие-то вопросы перед очередным выходом из дома.
Эйла сидела рядом с Мамутом и с большим интересом наблюдала за действиями окружающих. Шум от громких разговоров и смеха вновь поразил ее, однако она уже немного привыкла к нему. Гораздо больше ее поражало то, что женщины на равных общаются с мужчинами. Казалось, у этих людей не существует никакой жесткой иерархии, никаких четких правил общежития, касавшихся приготовления и потребления пищи. Каждый самостоятельно накладывал себе еду, за исключением тех женщин и мужчин, которые помогали маленьким детям.