Охотники за головами (Headhunters)
Шрифт:
Уилл отправился на кухню, йотом вспомнил о том, что надо следовать правилам хорошего тона, и вернулся, постучал в дверь ванной. Спросил, можно ли взять печенье. Сказал, что проголодался. Голос Карен звучал слегка приглушенно, он знал, что она будет не против, но хотел, чтобы она знала, где он. Увидел жестяную банку с печеньем, вытащил четыре печеньица из заварного крема и уселся за маленький виниловый столик. Услышал, как вытащили пробку, и вода слилась в сток. Открылась дверь ванной, Карен прошла в свою комнату. Странная ситуация, Уилл не знал, что теперь ему следует делать. Обычно ты приходишь с кем-нибудь в квартиру, ну и все, а здесь, в ее жилище, он уже во второй раз, сидел на кухне, поедал пирожные с заварным кремом, а она в это время принимала ванну и, насколько он мог догадываться, разгуливала голышом по дому. Он доел печенье и подумал, не отправиться ли ему домой. Он нервничал. Что-то пошло не так, хотя совсем недавно
Наконец он выключил свет и пошел в гостиную. Кинг Табби доиграл, свет был выключен. Он услышал, как Карен зовет его из своей комнаты. Он остановился перед прикрытой дверью и почувствовал, что его уверенность куда-то испарилась. Это все его бесконечные размышления, жаль, что у него было время подумать и пофантазировать. А потом он оказался за дверью, приглушенный свет, мягкая и теплая атмосфера, и эта девушка стояла перед ним без одежды. У Уилла даже не было времени разглядеть ее как следует, потому что она в тот же момент прижалась к нему, доказывая, что все это не было жестоким розыгрышем.
Спустя час, Уилл разглядывал узоры от отсветов уличного фонаря на занавеске и дальней стене комнаты. Он играл в ту же игру, в которую играл ночами еще ребенком, когда не мог уснуть, пытался вообразить какие-то картины на ткани или на обоях. Карен спала, глубоко дыша. Положив правую руку ему на грудь и прижавшись грудью к его боку. Он ощущал собственную значимость. Нет способа описать это, просто это была лучшая ебля в его жизни, впрочем, с другой стороны, это была вовсе не ебля. Так не пойдет, это надо описывать по-другому. Заниматься любовью, вот что это было. Как и сказала Карен. На самом деле такое случилось в первый раз со времен Бев, но гораздо лучше. Признаться честно, он на самом деле никогда не удовлетворял Бев. Он хотел поговорить с ней об этом, но так и не нашел нужных слов, чтобы затронуть эту тему. Просто чувствовал себя никчемным, но посчитал, что все не так уж и плохо, ведь ей, казалось бы, временами нравилось. Она никогда не жаловалась, ничего подобного. Ни разу не сказала ему ни слова.
А с Карен они просто слились воедино. Он чувствовал ее спазмы, и слышал ее стоны, и посчитал, что все было сделано правильно. Он на это надеялся, почему-то зная, что все получилось, что они занимались любовью. Может, это и есть любовь. Не столько сам секс, сколько чувство. Уилл не знал ничего о любви, не хотел загадывать так далеко наперед. Он становится сентиментальным. Ведет себя как тряпка. Нужно держать себя в руках и не слишком распускаться, просто плыть по течению и надеяться, что все обернется наилучшим образом. Карен слегка подвинулась, что-то прошептав во сне. Прижалась еще теснее. Он чувствовал себя великолепно. В самом деле был счастлив.
Часы на радиоприемнике показывали три часа ночи, а Уилл лежал без сна. Хотел уснуть, но не мог. Занавески были из плотной ткани, свет проникал сквозь материю с разной интенсивностью. Он представлял колонны мужчин, марширующих через бескрайнюю пустыню, они идут на войну, они странствуют, проходя тысячи миль только затем, чтобы им отстрелили яйца. Подумал про плюшевого мишку. Медведь, может оказаться, живет у Карен с тех самых пор, как ей исполнилось два года. Его собственный плюшевый мишка уже давным-давно куда-то подевался. Действительно жалко, хотел бы он вспомнить тот момент, когда забыл об игрушке. Все эти годы мишка пылится в мусорном баке или в груде ненужных вещей. Это почему-то грустно – то, что дети растут, а все эти вещи куда-то пропадают. У Питера Пэна была верная идея. Питер Уилсон – вечно молодой.
Еще спустя полчаса Уилл нежно убрал со своей груди руку Карен. Это движение ее побеспокоило, и она перевернулась, свернулась в клубок. Он какое-то время смотрел на ее спину, освещенную мутным светом, скользил глазами по мягкой линии позвоночника и шеи, между маленькими лопатками – и до самого основания спины. Он откинул одеяло, посмотрел на изгиб ее бедер и точеные ноги, а она громко вздыхала во сне, забыв о времени, оказавшись где-то далеко. Он на секунду вспомнил Гарри, мастера снов, его способность помнить, проснувшись на следующее утро, так много из своих сновидений. Уилл снова накинул на нее одеяло и укрыл до шеи. Встал. Электрообогреватель работал, так что в комнате было тепло и приятно. Он натянул майку и джинсы и пошел в коридор, а затем в гостиную. Там было холодно. Он включил камин на полную мощность и скатал себе здоровенный косячок. Откинулся на диван, подтянув под себя голые ноги, чувствуя тепло от пламени. Было хорошо. Он глубоко затягивался и смотрел, как клубится дым, улетая к потолку. Он смотрел на окружающие его вещи, и никакая музыка не отвлекала его внимания, он перешел от записей к полке с книгами, рассмотрел пару гравюр на стене и подошел к маленькой покосившейся стопке с видео.
Подошел и присел на корточки, глядя на названия, выведенные карандашом. В основном это были фильмы, записанные с телеканалов, или комедийные сериалы, по большому счету «Black Adder» и «Dad’s Агту», одна кассета подписана толстой черной ручкой «Семья». Он поставил последнюю кассету в магнитофон и вернулся на диван с пультом в руке. Включил видеомагнитофон и теперь затягивался, а перед глазами прыгали картинки и начинали вырисовываться лица. Старая кинопленка, переписанная на видео. Уилл удивился, увидев на секунду лицо какого-то человека крупным планом, потом камера отъехала и показала мужчину, которого он принял за старика Карен. Он выглядел вполне порядочным парнем. Он носил безразмерный шейный платок и бачки, и у него была та же кривая улыбка, которую Уилл наблюдал на лице его дочери. Отец Карен повернулся и пошел через маленькую лужайку к женщине, сидевшей в шезлонге. Мама Карен. Должно быть, это она. Сходство очевидно. Она казалась счастливой, махала рукой в камеру и смеялась, потом отвернулась в сторону. Он перемотал и нажал на паузу. Лицо застыло. Он наклонился вперед и затянулся, потом выдохнул дым. Внезапно почувствовал себя неловко, как будто посягнул на чужую территорию, он смотрел в лицо умершей женщины и гадал о собственном будущем. Ее лоб разрезали морщины, но ничего необычного. Она выглядела величественно с этими высветленными волосами и отсутствием макияжа. Грубоватая естественная красота.
Это безумие – хранить вот так кусок личной истории. Уилл не мог себе представить, чтобы он решился посмотреть фильм о собственных родителях после того, как они умерли и были кремированы. Это уж слишком. После такого просмотра кажется, что смерть к этому не имеет отношения, хотя на самом деле это полнейшая деградация. Кто она – груда костей в гниющем гробу или женщина, которую он видел на экране, с улыбкой на лице? Уилл дотянулся до пульта и нажал на кнопку Play. Фигово же смотреть на этот застывший образ. Кадры замелькали в обратном порядке, и вот она, Карен, бегает вместе со своим братом, она о нем рассказывала. Он попытался сопоставить шестилетнюю девчонку на видео с красавицей, спящей за соседней дверью. Она теперь выросла, созрела, развилась, эту девочку еще можно узнать, но она обрела женственность и формы. Странно было бы представить себе, как это – заниматься любовью с этим маленьким ребенком, который занят тем, что прыгает вверх-вниз, на лице нет и следа тревоги или печали. Он чувствовал себя неловко. Но это была любовь, не секс. Все ли это, что значит секс, была ли это только разница между мужчинами и женщинами, которую ты понимаешь, когда достигаешь половой зрелости? Возможно ли сохранить в себе эту невинность, когда ты становишься взрослым, или же надо разрушить ее всеми этими играми, которые потом тоже покажутся тебе ребячеством?
Что, интересно, подумал бы Картер, беспечный и беззаботный, если бы трахал какую-нибудь телку и вдруг узнал, что у нее есть плюшевый мишка Тедди, который сидит на подушке и ждет, когда его хозяйка вернется домой после тяжкой ночи развлечений? Вероятно, попытался бы привлечь его к делу. Подумал бы, что это слабохарактерно. Но это не так. Уилл не понимал, зачем нужно было так сильно отделять одно от другого. Почему секс не может быть любовью и так далее, как сказала Карен в клубе «Вербал», почему роман не может обойтись без всего этого навязчивого материализма? Он смотрел, как бегают и играют дети, а мама и папа целуются перед камерой, держатся за руки, и он дернул еще косячииы, надеясь, что это поможет уснуть. Остановил запись и перемотал, нажал на Eject. Переложил кассету в коробку.
В первый раз он заметил у окна вазу с цветами. Каждый год в день годовщины со смерти матери Карен покупала гвоздики. Гвоздики были ее любимыми цветами. Белые, красные и розовые, и хотя он не особенно любил цветы, по крайней мере, не те, которые стоят в вазах, а не растут на земле, вся эта церемония придавала им некую значимость. По крайней мере, память еще жива, это немного похоже на его историю с пластинками панка, хотя он понимал, что он мудак, если посмел сопоставить винил со смертью. Через пять лет после того, как пропал Пит, он скупил у Манго все его пластинки. Сначала он несколько напрягался на эту тему, но именно Манго сделал ему такое предложение. Уилл был одержим идеей собрать большую коллекцию пластинок и заплатил запрошенную цену, Манго истратил те деньги на то, чтобы выгулять дочку миллионера из Сент-Джонс Вуда, он пытался произвести на нее впечатление. Если он все правильно помнит, Манго повел ее в ресторан, она напилась – и кинула его. Манго тогда сильно обломался, но ему было наплевать на пластинки. Почему-то это казалось Уиллу безрадостным. Вся эта сделка совершилась как-то обыденно, хотя пластинки были только предметами торга.