Охотники за головами

Несбё Ю

Я слушал потрясающее исполнение «Wonderwall» [33] на панфлейте и думал о Рюнаре Братли. Это был кандидат, которого я некогда отказался порекомендовать на руководящую работу, притом что квалификация у него была самая высокая. И сам он был высокий… Такой высокий, что на последнем интервью пожаловался, дескать, ему приходится сидеть согнувшись в три погибели в своем «феррари» — приобретении, которое, признал он с мальчишеской улыбкой, на самом деле было детской причудой и налицо кризис среднего возраста и все такое. И я

пометил тогда: ОТКРЫТЫЙ, ДОСТАТОЧНО УВЕРЕННЫЙ В СЕБЕ — НЕ БОИТСЯ ПОКАЗАТЬСЯ ГЛУПЫМ. Иными словами, все шло как по нотам. Если бы следом он не заметил:

33

Песня британской рок-группы «Oasis».

— Когда я упираюсь головой в крышу этой машины, то завиду…

Он оборвал фразу, перевел глаза с меня на одного из представителей заказчика и продолжал в том духе, что «феррари» придется теперь сменить на какой-нибудь «универсал» с полным приводом, какой и жене отдать не жалко. Все за столом засмеялись. Я тоже. Разве что лицо чуть дрогнуло, выдав, что я сумел закончить фразу за него: «…завидую вам, что вы такой маленький». И что я не подпишу ему рекомендации. Тем более что у него нет ничего интересного из предметов искусства.

— Они лежат в судебно-медицинском отделении Главного государственного госпиталя, — снова раздался голос дамы с коммутатора. — В Осло.

— Ой? — изобразил я простачка, стараясь, впрочем, не переигрывать. — А почему?

— Такой порядок, когда есть основания подозревать уголовное преступление. Похоже, на машину наехал тот самый трейлер.

— Тогда понятно, — сказал я. — Вот почему они меня попросили помочь с этим делом. Я сам-то в Осло живу, видите, какая штука.

Дама не ответила. Я так и видел ее возведенные к потолку глаза и длинные, свеженаманикюренные ногти, барабанящие по столу.

Но я, конечно, мог ошибаться. Охотникам за головами не обязательно быть знатоками людей или уметь почувствовать себя в чужой шкуре. Тому, кто хочет достичь высот в этой сфере, такие качества, по-моему, наоборот, только вредят.

— Не могли бы вы сообщить там кому следует, в этом судебно-медицинском отделении, что я сейчас к ним приеду? — спросил я. — Рюнар Братли меня звать.

Я слышал, как она колеблется. Задача явно не входила в круг ее должностных обязанностей. Должностные обязанности во властных структурах состоят в том, чтобы делать как можно меньше, уж поверьте мне, я их сам читал от корки до корки.

— Я-то тут никаким боком, просто помочь согласился, — сказал я. — Ну и хотелось бы, чтобы меня хоть кто-нибудь принял и чтобы побыстрее со всем этим закончить.

— Я попробую, — сказала она.

Я положил трубку и набрал второй номер. Там ответили после пятого гудка.

— Да? — Его голос звучал нетерпеливо, почти раздраженно.

Я попытался понять по звуковому фону, где он. В моем доме или у себя в квартире.

— Буу! — сказал я и повесил трубку.

Теперь Клас Грааф забеспокоится.

Я не знал, что он намерен делать, но уж наверняка включит свой GPS-трекер и проверит, где в данный момент находится оживший покойник.

Я вернулся и снова

встал в открытых дверях спальни. В темноте едва можно было различить очертания тела под простыней. Я подавил внезапный импульс — раздеться, скользнуть обратно под простыни и прижаться к Лотте. Взамен я ощутил странное чувство — это произошло не с Дианой, а со мной самим. Я тихонько прикрыл дверь спальни и вышел. В подъезде, как и вчера по пути сюда, мне не встретился никто, с кем бы я мог поздороваться. И когда я вышел на улицу, никто не ответил на мой вежливый кивок, никто не взглянул на меня и не подтвердил факт моего существования каким-нибудь иным способом. Потому что до меня уже дошло, что это за чувство: меня больше нет.

Но пора уже снова быть.

Главный государственный госпиталь расположен на одном из многочисленных пологих холмов, возвышающихся над Осло. До него тут находился небольшой сумасшедший дом. Потом название изменили на заведение для душевнобольных. Потом на психбольницу, потом на психиатрическое отделение. И так всякий раз, пока до последней деревенщины не доходило, что новое слово подразумевает все то же самое — безумие. Лично я никогда не понимал смысла этой словесной игры — разве что те, кто принимает такие решения, считают народ толпой набитых предрассудками идиотов, которым надо по мере возможности морочить голову. И не то чтобы они в этом сильно заблуждаются, — впрочем, я с облегчением услышал, как женщина за стеклянной перегородкой сказала:

— Вам надо спуститься в трупохранилище, Братли.

Труп — как это удобно. Почему-то никто не указывает с возмущением, оказавшись холодным трупом, что есть существенная разница между словами «покойник» и «труп», ведь «труп» сводит мертвого человека к куску плоти, в котором перестало биться сердце. Может, все дело в том, что сами трупы не могут затребовать для себя статуса меньшинства — поскольку их все-таки, увы, подавляющее большинство?

— Вниз по вон той лестнице. — Она показала рукой. — Я позвоню и скажу, что вы идете.

Я последовал ее указаниям. Мои шаги эхом отдавались от белых стен в пустом коридоре, где, кроме них, не слышалось ни звука. В самом конце длинного, узкого, белого коридора этажом ниже, выставив одну ногу из открытой двери, стоял мужчина в зеленом врачебном халате. Похож на хирурга, но что-то в его нарочито ленивой манере или, может, усы убеждали меня, что его ступень в больничной иерархии значительно ниже.

— Братли? — выкрикнул он так громко, что это прозвучало как сознательное оскорбление всем почившим на этом этаже. Эхо угрожающе раскатилось взад и вперед по коридору.

— Да, — сказал я и поспешил к нему, чтобы в дальнейшем избежать этого перекрикивания.

Он придержал дверь, и я шагнул внутрь. Там было что-то вроде раздевалки. Мужчина прошел впереди меня к одному из шкафчиков и открыл его.

— Тут звонили из КРИПОСа, сказали, вы заберете вещи обоих Монсенов, — сказал он, по-прежнему используя возможности своего голоса с некоторой избыточностью.

Я кивнул. Мой пульс молотил быстрее, чем я рассчитывал. Но не так быстро, как я боялся. Как-никак это критический момент, слабое место моего плана.