Охотники за головами

Несбё Ю

— Это я заметил. Видимо, поэтому «ХОТЕ» и продали?

Улыбка Граафа выразилась только в тонкой сеточке морщин на выдубленной коричневой коже вокруг светло-голубых глаз.

— Самый быстрый способ вырасти — это, как известно, продаться крупной фирме. Эксперты считают, что тем, кто не вошел в один из пяти крупнейших GPS-холдингов, жить осталось года два.

— Но вы с этим, как я понял, не согласны?

— Я считаю, что для выживания главное — инновации и гибкость. И пока есть достаточное финансирование, маленькая, но маневренная

единица — это лучше, чем большая. Признаюсь, что если бы даже я сам разбогател от продажи «ХОТЕ», то все равно выступил бы против ее продажи и уволился бы сразу после нее. — И снова эта мгновенная улыбка смягчила его жесткое, но холеное лицо. — Хотя, наверное, это просто у меня такая партизанская натура. Тебе не кажется?

«Тебе». Хороший знак.

— Я знаю только, что «Патфайндер» ищет управляющего директора, — сказал я и сделал знак Нику, чтобы принес нам еще шампанского. — Такого, который смог бы противостоять иностранным попыткам их купить.

— Даже так?

— А у меня такое впечатление, что ты мог бы оказаться для них очень привлекательным кандидатом. Правда, интересно?

Грааф рассмеялся. Это был приятный смех.

— Очень жаль, Роджер, но мне надо квартирой заниматься.

По имени назвал.

— Я не о самой работе, Клас. А о том, что просто интересно об этом поговорить.

— Ты не видел эту квартиру, Роджер. Она старая. И огромная. Вчера я обнаружил новую комнату, за кухней.

Я взглянул на него. Это не только заслуга Сэвилроу, что костюм так хорошо на нем сидит. Это еще и отличная физическая форма. Внутренняя форма, я бы сказал. Не бугрящиеся накачанные мышцы, а сухая, жилистая сила, едва выказывающая себя в сосудах на шее и затылке, в осанке, в медленном дыхании, в голубом кислородном голоде артерий на тыльной стороне кистей. Впрочем, и о твердости мышц под тканью костюма вполне можно было догадаться. Упертый, подумал я. Беспощадно упертый. Я уже решил для себя: я хочу заполучить эту голову.

— Искусство любишь, Клас? — спросил я, протягивая ему один из бокалов, с которыми вернулся Ник.

— Да. И нет. Я люблю такое искусство, которое показывает. Но то, что я вижу, — это чаще всего заявка на красоту и истину, которых нет. Возможно, на уровне замысла они имеются, но нет коммуникативного таланта это передать. А там, где я не могу увидеть красоты или истины, там для меня их и нет, вот и все. Художник, утверждающий, будто он не понят, почти всегда плохой художник, и вот это, к его несчастью, многим как раз понятно.

— Тут мы сходимся, — сказал я и поднял бокал.

— Я извиняю большинству недостаток таланта, видимо, потому, что мне самому его не так много досталось, — сказал Грааф и едва смочил шампанским тонкие губы. — Но не художникам. Мы, бесталанные, работаем в поте лица своего и платим за то, чтобы они могли резвиться вместо нас. Это честно, и так должно быть. Но пусть тогда хоть резвятся хорошо.

Я уже понял и знал то, что результаты

тестов и углубленного интервью только подтвердят. Это тот, кто нужен. Имей «ISCO» или «Mercuri Urval» два года на поиски, им бы все равно не найти лучшего кандидата.

— Знаешь что, Клас? Нам надо потолковать. Диана мне как раз это предложила. — Я протянул ему свою визитную карточку. Без адреса, факса или веб-страницы, только имя, мобильный номер и «Альфа» в уголке крохотными буквами.

— Я ведь уже сказал… — начал Грааф и взглянул на мою карточку.

— Слушай, — перебил я. — Человек не знает, что для него благо, как говорит Диана. Я не знаю, о чем мы с тобой потолкуем — давай об искусстве. Или о будущем. Или о ремонте домов — у меня есть, кстати, парочка мастеров на примете — лучшие в Осло и берут умеренно. Но потолковать нам надо. Как насчет завтра, в три?

Грааф мгновение смотрел на меня, улыбаясь. Потом погладил подбородок тонкими пальцами.

— По-моему, изначальная идея визитных карточек — снабдить получателя информацией, нужной для нанесения визитов.

Я достал конклиновскую авторучку, написал офисный адрес на обороте визитки и проследил, как она скрылась в пиджачном кармане Граафа.

— Надеюсь, мы потолкуем с тобой, Роджер, но теперь мне пора домой — набраться сил, чтобы ругаться с моими столярами по-польски. Мой привет твоей очаровательной жене.

Грааф четко, по-военному, откланялся, повернулся на каблуках и направился к двери.

Я все еще смотрел ему вслед, когда подошла Диана:

— Ну как, любимый?

— Роскошный экземпляр. Взгляни хотя бы на походку. Хищник семейства кошачьих. Превосходно!

— Ты хочешь сказать…

— Он ухитрился даже притвориться, что эта работа его не интересует. Господи, я должен добыть эту голову, я сделаю из нее чучело с подкрашенными зубами и повешу на стенку.

Диана радостно всплеснула руками, как маленькая:

— Значит, я помогла? Что, правда помогла?

Потянувшись, я обнял ее за плечи.

Зал был уже вульгарно, великолепно набит до отказа.

— Теперь ты дипломированная охотница за головами, мой цветочек. Как с продажами?

— Мы сегодня не продаем. Я разве не говорила?

Какое-то мгновение я надеялся, что ослышался.

— Это что, просто… выставка?

— Атле не хочет расставаться с картинами. — Извиняющаяся улыбка. — Я его понимаю. Тебе ведь тоже было бы жалко лишиться такой красоты?

Я закрыл глаза и сглотнул. Ладно, мягкость против мягкости.

— Думаешь, это было глупо, Роджер? — услышал я огорченный Дианин голос и собственный ответ:

— Да нет.

А потом ощутил ее губы на щеке.

— Любимый, какой же ты милый! А продать мы сможем и позднее. Это создает нам имидж и делает эксклюзивными. Ты же сам говоришь, как это важно.

Я выдавил улыбку:

— Конечно, любимая. Эксклюзивность — это прекрасно.

Она просияла: