Охотники за каучуком
Шрифт:
Десятый удар — кожа в лохмотья, кровь брызнула мелкими частыми каплями.
— Хорошо. — Мучитель неумолим. — Теперь следующего!
Следующий — Красный. При виде приятеля, подходившего к нему с пучком розог, он в ужасе вскрикнул.
Зрители захохотали.
— Что делать, Красный? Это приказ, — произнес Геркулес. Лицо его под обильно стекавшим потом побледнело. — Если хочешь, я могу убить тебя первым ударом — меньше мучений.
— А ну замолчи! И смотри мне… — Диого все слышал. — Берегись, если он умрет… Он мне нужен, понял? Где я, черт побери, еще найду механика в этих проклятых местах? Всыпь ему как следует, чтоб больше не хотелось шутки шутить, как этой ночью. Но чтобы жив остался. А не то!..
— Держись, Красный! — жалобно прошептал господин Луш. — Получить хорошую порку все же лучше, чем стать грудой костей.
Красный, вначале струхнувший, в целом перенес достойно болезненное испытание.
А вот Кривой! Кто бы мог подумать, что он такой трус! Кричал, умолял, плакал. Возмущенные мулаты не могли не одернуть его и не выказать своего презрения.
Они вели себя совсем по-другому. Сокрушительные удары, которые обрушивал на их спины силач, не смогли вырвать у бразильцев ни единой жалобы. Даже Диого, удивленный таким мужеством, оценил гордость дикарей.
Геркулес, считая миссию палача выполненной, с ужасом ожидал собственного наказания. Он вытер рукавом заливший лицо пот и, опираясь на розги, неловко, как медведь, заковылял к вождю.
— Прекрасно, — снова одобрил тот. — Ты понятлив, просто приятно посмотреть. Не устал, а? Тогда начинай сначала.
Услышав эти слова, каторжники в отчаянии завопили, умоляя негра сжалиться. Тот словно получал удовольствие от душераздирающих просьб.
— Ладно, хватит! — твердо произнес он, выслушав все их аргументы. — Раз вы так сердечно просите, пусть будет пятнадцать ударов вместо десяти. А ты, скотина, уж постарайся угодить этим мокрым курицам.
Волей-неволей Геркулесу пришлось снова приниматься за свою страшную работу, хотя даже его бесчувственная натура противилась этому.
Господин Луш, Кривой и Красный потеряли сознание, они больше не кричали. Мулаты молчали, словно тоже лишились чувств, однако жутко исполосованные спины их дергались при каждом ударе, а сквозь сжатые до предела челюсти прорывалось хриплое, прерывистое дыхание.
— Достаточно, — скомандовал Диого, а про себя заметил: «Вот это настоящие мужчины!»
По его знаку те, кто распинал пленников, отвязали их от кольев, вытерли со спин кровь и привели в чувство, вливая в глотки хорошие порции водки.
— Ох!.. Неужели кончилось, — пробормотал, придя в себя, господин Луш. — Бог ты мой! Я весь изодран. Такое ощущение, словно в спину вцепилась стая собак.
— Ну как, старина, хватит с тебя? Будешь еще пытаться вычеркнуть меня из списка живущих на земле? Полагаю, не будешь… Чем суровей урок, тем он полезней.
И, повернувшись к Геркулесу, Диого добавил:
— Пришла твоя очередь. Ты был непосредственным исполнителем. Вполне естественно, и наказание будет суровее.
— И что вы со мной сделаете? — воскликнул прерывающимся голосом громила, ставший от страха слабее ребенка.
— Сейчас увидишь. Давай-ка сам укладывайся на землю, тебя привяжут за руки и за ноги. И не вздумай сопротивляться — башку прострелю.
Здоровущему, бесчувственному верзиле не хватало характера. Бычий организм, а натура мышиная. Он буквально прирос к месту от предчувствия боли, тяжело опустился на землю — руки-ноги ослабли, глаза обезумевшие, черты лица искажены ужасом.
— Да ведь розги он просто не почувствует, — задумчиво произнес Диого.
Геркулес, после нескольких тревожных минут ожидания, вдруг обрел дар речи и принялся умолять непреклонного негра.
— Ладно, не хочешь — не надо, — сказал тот, усмехаясь. — Не будет тебе розог.
— О, благодарю тебя, вождь! — проблеял жалобно бандит. — Прости меня, прости совсем!.. И у тебя не будет слуги вернее. Пощади, господин!.. Пощади… Прости!.. Пусть они меня отвяжут.
— Что ж, я не против. Тебя отвяжут сообщники. Эй ты, старик, на ногах-то держишься? Тогда бери саблю и помоги приятелю.
Господин Луш, изумленный таким странным милосердием, принял из рук одного из негров оружие и наклонился, чтоб разрезать веревку.
— Ну ты и везунчик, сухим из воды вышел, — шепнул он верзиле и взялся за путы, стягивавшие его кисти.
— Эй, что ты делаешь? — воскликнул Диого.
— Как что? Отвязываю.
— Я не это имел в виду.
— А что же тогда?
— Какой-то ты сегодня непонятливый. Приказываю оставить в целости и сохранности эти чудесные пеньковые веревки.
— Но тогда придется…
— Придется что?
— От… отрубить руки!..
— Для начала одну. Другого пути я тоже не вижу.
— Не могу, господин… Вы что, издеваетесь?.. Так изуродовать товарища!
— У тебя на раздумье ровно столько, сколько нужно, чтоб произнести: «Да». Если откажешься, я велю обмазать тебя медом и выставить на солнце на радость мухам.
— Значит, придется. Только мне не хватает храбрости.
— Пошевеливайся, мерзавец! Сразу видно, на каторгу ты попал не за такие дела.
Господин Луш, скрюченный от побоев, перехватил саблю поудобней и сделал шаг к Геркулесу. Тот заорал, как скотина, которую готовят на убой.
— Ах ты, бедолага, — пробормотал Луш, весь дрожа. — Ну что я могу поделать? Приходится подчиняться. Ведь на каторге никто на палача не обижался. Ты приговорен… Я не сделаю, так другой сумеет, а мне отказ будет стоить жизни.
— Я жду! — прикрикнул Диого.
Господин Луш с трудом нагнулся, обхватил огромную руку и принялся пилить ее тупым мачете.
Вопли жертвы могли свести с ума. Некоторые отворачивались, не в силах вынести кошмарное зрелище.
Но Диого оскаливался, словно тигр, почуявший кровь, глаза его заблестели. Он не сводил свирепого леденящего взгляда с толпы, пресекая малейшие признаки сочувствия.
Наконец господину Лушу удалось отнять руку у локтя.
— Молодец, старина! Поработал на славу. — Негр был доволен. — Твоя очередь, Красный! Бери саблю и произведи ампутацию ноги.