Охотники за удачей
Шрифт:
— Голова кружится, — пожаловалась она, — и хочется спать…
— Сейчас мы выпьем бульона, — сказал Профессор, — примем лекарства, разотремся спиртом… Господи, какое богатство на растирание уходит!.. А потом заснем…
— Толстяк, — позвала она, — возьми меня за руку. Мама всегда держала меня за руку, когда я болела… И говорила, что все будет хорошо…
— Все будет хорошо, — сказал Толстяк, опускаясь на колени перед ее самодельной кроватью из ящиков и охватывая ее ладошку своими руками, — все будет хорошо. Ты скоро поправишься. Профессор тебя обязательно вылечит…
— Расскажи про Маленького Принца, —
она.
— Я же рассказывал…
— Еще расскажи.
— Ну, хорошо… Однажды летчик был вынужден совершить посадку в безлюдной пустыне, где не было ни еды, ни воды, а были лишь песок и камни…
— Нет, ты забыл про удавов и слонов…
— Ах, да… Когда Экзюпери был маленький, он очень любил рисовать. Он рисовал удавов и слонов, но никто об этом не догадывался…
— На самом деле все было совсем не так, — не выдержал Профессор. — Сначала он увидел в книжке рисунок, где была изображена змея, заглатывающая хищного зверя…
Кризис миновал на третий день. Все это время Толстяк и Профессор поочередно дежурили у кровати девочки, заботясь и развлекая веселыми историями. Денег, данных дядей Лешей, хватило на все. На себя они не потратили ни копейки, добывая себе пропитание привычным способом — собирая объедки и попрошайничая, зато у девочки регулярно были не только лекарства, но и свежие фрукты. В эти дни Толстяку на удивление везло. Несколько раз ему доверяли мыть машины, а какой-то подвыпивший бандит приказал присмотреть за его «тачкой» и, к удивлению Толстяка, заплатил за «платную стоянку» десятитысячной купюрой. Пару раз он наталкивался на большие скопления пустых пивных бутылок в сквере. И Толстяк уверовал, что «черная полоса» в его жизни осталась позади.
«Она — твой ангел-хранитель, — шутил Профессор. — Может, и повернется, наконец, к тебе Фортуна? Глядишь, и квартиру получишь, да бомжевать перестанешь».
Толстяк от души посмеялся, но, как ни странно, шутка Профессора оказалась пророческой. Через три дня, как только в болезни девочки наступило некоторое улучшение, Толстяк отправился к дяде Леше.
В полутемном подъезде заброшенного дома его встретил угрюмый Черепок и провел к постели своего хозяина. Дядя Леша умирал. Это понял даже Толстяк. Когда дядя Леша повернул к нему посеревшее лицо, он увидел, что угли, наводившие страх на обитателей трущоб, погасли и его глаза были теперь пусты и безжизненны.
— Долго… себя ждать заставляешь, — прохрипел старик. — Я же сказал… через три дня…
— Но я и пришел через три дня, — сказал Толстяк. — Ровно три дня прошло.
— Три дня? — вяло удивился старик. — Странно… Долго. Очень долго… Подойди ближе. Подбери слюни и не смотри на меня, как на покойника… Я еще жив, не надо меня жалеть. Не люблю, когда меня жалеют… Глупый ты, Толстяк. И наивный, Всех жалеть готов… Нельзя всех жалеть… Люди злые. Люди — сволочи…
— Не все, — робко возразил Толстяк. — Вы же помогли нам. Денег дали. Теперь она выздоравливает…
— А я говорю — сволочи, — поморщился дядя Леша. — И еще дурни, за счет которых эти сволочи живут. Такие дурни, как ты. Так что в мире живут только дурни и сволочи… — он зашелся в сухом, жестоком кашле, отдышавшись, поманил Толстяка пальцем: — Дурень ты… Толстый, глупый увалень. Но дуракам везет. Им везет куда больше, чем сволочам, потому что они не понимают того, что творится вокруг…
— Хочу, — сказал Толстяк. — А в чем?
— На мне уже крест ставить можно… Кончился я. Все. Не хочу ничего Черепку оставлять. Он сволочь и лизоблюд. Ненавижу «шестерок». Я отдам все тебе. Пусть их всех кондратий хватит от жадности. Пусть локти грызут от злости.
Толстяк молчал, опустив глаза в пол. Он пока не очень понимал, о чем идет речь, но волны непонятной злости, исходившие от умирающего, были ему неприятны. Сам Толстяк редко злился, а если и злился, то только на себя, и ему очень не нравилось, когда злился кто-то другой.
Но Толстяк был благодарен дяде Леше и даже жалел этого обиженного на весь мир человека, уходящего в небытие с накопленной в душе злостью. И неожиданно для себя он решил ободрить его.
— Это ведь вы спасли ее, дядя Леша, — сказал он. — Мы с Профессором не смогли бы сделать этого без вас. Это ваша заслуга.
— Если волк съел твоего врага, это не значит, что он стал твоим другом, — напомнил дядя Леша, но голос его заметно изменился, стал усталым, мягким. — Такие, как Шерстнев и Березкин, когда-то очень сильно насолили мне. А теперь мне выпал шанс хоть как-то вернуть им должок… Засунь руку под матрас… Не бойся, засунь… Нащупал пакет? Вытаскивай. Теперь это все — твое.
Толстяк ошарашенно смотрел на увесистый пакет, набитый долларовыми купюрами.
— Здесь все, что у меня есть, — сказал дядя Леша. — Все, что я успел скопить за последние годы… Раньше у меня было больше, несравненно больше. А сейчас только это… Здесь не так уж и много. Хватит на комнату в Петербурге или на однокомнатную квартиру здесь. Но ты сделай лучше. Уезжай отсюда. Уезжай в глубинку и купи там себе хороший, крепкий домик с участком и садом. Увози девочку с собой. Воспитывай ее, учи и… иногда вспоминай меня… Впрочем, нет, не надо, обойдусь.
— Но… Э-э…
— Бэ-э, — передразнил его старик и вновь зашелся в жесточайшем приступе кашля. — Доведешь ты меня своим тугодумием — раньше времени преставлюсь… Что смотришь, как баран на новые ворота? Не бомж ты больше! Не нищий! Купишь дом, устроишься на работу… Семья у тебя будет. Для меня эти деньги — ворованные и награбленные, а для тебя — подаренные. Может, хоть тебе пользу принесут…
— Дядя Леша, — захлебнулся от волнения Толстяк, — я… вы…
— Заткнись! — приказал тот. — Не люблю я всего этого… всех этих слов. Ничего они не значат… Мне они больше не понадобятся. Никому не хотел отдавать. Хотел, чтобы сгнили, но никому не достались… А потом прибежал ты с глазами, выпученными как у бешеной трески… Сначала смешно было, казалось, что тебя вот-вот кондратий хватит. А потом интересно стало… Что таких дураков, как ты, на подвиг толкает?
— На какой подвиг? — удивился Толстяк.
— Дурак ты, Толстяк, — с чувством сказал дядя Леша. — Законченный дурак
Голос его стал тише, глаза закрылись, и он устало откинулся на подушки.
— Дядя Леша, — испуганно позвал Толстяк.
— Жив я, жив… Вот что… Иди отсюда. Только быстро иди. И позови ко мне Черепка. Я задержу его на какое-то время… Бойся его. Срочно забирай девчонку и убирайся из этого прогнившего города с его вечной борьбой, бандитами, милицией, журналистами и бомжами… Теперь ты свободен… У тебя впереди жизнь… Уходи…