«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I

Коллектив авторов

Однако новая система, имея за собой много положительного, особенно в смысле контроля за состоянием агентурного освещения на местах, создавала такую громадную бумажную отчетность, что при наличных слабых силах розыскных учреждений (особенно провинциальных) ее не так просто было осуществить, тем более в первые годы после введения новой отчетности, когда революционное подполье было все еще активно.

Была и другая слабая сторона. Департамент полиции при новом порядке стал получать огромное количество «сырого» материала, заключенного в агентурных сообщениях секретных сотрудников. Часть этих секретных сотрудников, по разным причинам, о которых я расскажу дальше, весьма часто сообщала неверные, фантастические сведения, которые, однако, регистрировались, особенно

в тех случаях, когда начальники розыскных учреждений относились к своему делу «казенно» или не понимали сами политической обстановки и момента. Данные эти поступали в Департамент полиции со всех концов империи как лавина. Они, конечно, получали известную разработку; однако вносились также и на регистрационные листки по «агентурному» или «Особому отделу» Департамента и служили часто основанием для справок о том или ином лице. Мы, начальники розыскных учреждений на местах, постоянно получали из Департамента полиции особые циркуляры с обозначением фамилий тех секретных сотрудников, которые оказались «не заслуживающими доверия». Однако же получаемые от них до этого сведения оставались часто и подолгу во всей полноте в делах как начальников розыска на местах, так и Департамента полиции. В этом заключалась вредная сторона «сырых» агентурных данных, сообщаемых в Департамент полиции согласно новому порядку.

Россия^^в мемуарах

Сделав это небольшое отступление от рассказа о первых днях моей деятельности в Саратове, я перейду к изложению событий в их последовательности.

Из краткого разговора с Антипиным я уяснил, что кроме находившейся у начальника охранного отделения отчетности по секретной агентуре у него же на руках находится и вся денежная отчетность отделения.

Эта отчетность заключалась в ряде расписок на истраченные по тем или иным делам деньги и в ведении особой денежной книги, где записывались расходы по статьям. Отчетность денежную приходилось вести самому начальнику отделения. Прескучное занятие!

К сожалению, теперь, за давностью времени, я уже не могу припомнить общей суммы расходов отделения на розыск. Но едва ли я ошибусь, если скажу, что для этого Департамент отпускал в месяц около 3000 рублей. Департамент присылал деньги раз в месяц. Они должны были покрывать жалованье служащих (кроме начальника отделения, который свое содержание, как офицер Отдельного корпуса жандармов, получал через начальника Саратовского губернского жандармского управления), оплату конспиративных квартир, оплату секретных сотрудников, наем квартиры для канцелярии и другие мелкие расходы.

Жалованье служащих отделения было мизерное, не более 35-40 рублей в месяц. Тот из них, кто являлся и хозяином конспиративной квартиры, получал добавку к содержанию. Таких счастливцев было всего три человека. Канцелярских чинов и агентов наружного наблюдения было всего до 25 человек

Если принять во внимание, что за каждым наблюдаемым лицом требовалось поставить «наряд» в два филера, а их было всего в отделении не более 20 человек, то ясно, что Саратовское охранное отделение могло вести так называемое «наружное наблюдение» не более как за 8-9 лицами ежедневно.

Просмотревши наскоро всю отчетность отделения за последний месяц и убедившись, что денежной наличности уже нет, ибо оказался небольшой перерасход (который надо было покрывать экономией в следующем месяце), я вспомнил о назначенном представлении губернатору

П.А. Столыпин, в бытность свою саратовским губернатором, построил очень нарядный с виду двухэтажный особняк в центре лучшей части города. Это и был губернаторский дом. При доме был небольшой садик, окруженный забором. Парадные комнаты второго этажа, деловой служебный кабинет и столовая были поместительны и достаточно импозантны. При входе дежурил городовой.

мемуарах

В вестибюле, кончавшемся широкой лестницей во второй этаж, я встретился с ротмистром Федоровым. Губернатор не заставил нас ждать. Ротмистр Федоров доложил ему о цели нашего прихода.

Граф С.С. Татищев был

очень красивый, лет сорока, не более, высокий, очень хорошо сложенный шатен с редковатыми волосами и небольшой бородой и усами на тонком породистом лице. При первом же впечатлении, которое так потом и не изменилось, у меня создалось убеждение, что губернатор - прямой, искренний, несколько сдержанный человек. Он пожелал ротмистру Федорову дальнейших успехов по службе, выразив сожаление, что ему приходится лишиться уже опытного сотрудника по ответственной части управления губернией, и тут же заявил мне, что надеется найти во мне достойного заместителя уходящему из Саратова начальнику политического розыска. В разговоре, длившемся около получаса, губернатор имел полную возможность познакомиться с моим прошлым, которое, по моей молодости и недостаточной опытности в политическом розыске, не могло ему, думаю, слишком импонировать. Впечатление, вероятно, у него должно было сложиться скорее отрицательное. К тому же сам губернатор был всего несколько месяцев в своей новой должности, и ему, понятно, желательны были люди, уже укрепившиеся на местах.

Я постарался засвидетельствовать губернатору мое самое искреннее и настойчивое желание быть полезным ему в точной и правдивой информации, обещав давать ему наиболее верное отражение всего того, что делается в местном революционном подполье.

Впоследствии я узнал, что начальник губернского жандармского управления, посетив губернатора на другой день после моего представления, изобразил мое назначение в самых мрачных красках для дела. В результате некоторое время я продолжал чувствовать при деловых сношениях с губернатором нотку сдержанного недоверия, которая, однако, исчезла, к моему удовольствию, довольно скоро, и впоследствии я встречал со стороны графа только чувство доверия, которое нельзя было разрушить никакими происками или наветами. В свою очередь, я до конца службы питал к этому прекрасному человеку редкой душевной чистоты и порядочности чувство беспредельного уважения.

Чрезвычайно простой в своих привычках, вкусах и ежедневной жизни, Татищев пользовался полным семейным счастьем. Его жена, красивая более внутренней, чем наружной красотой, спокойная, милая, добрая дама, очаровывала каждого, кто имел случай ближе с ней познакомиться. У них было двое детей. Старшего сына, маленького бутуза, звали Никитой. И сей-

мемуарах

час помню, как часто для неурочного доклада, вызванного каким-нибудь экстренным делом, я заходил к губернатору вечером, заставал его за столом, заваленным делами, читающим и разбирающим бесчисленные доклады и заметки, - а в углу, в кресле, под светом мягкого абажура, милая графиня занималась рукоделием, не желая расставаться с любимым человеком. Как напоминало мне это мою личную семейную обстановку и мою бесценную, всю себя мне посвятившую жену.

Как известно, впоследствии граф С.С. Татищев занял в конфликте с местной администрацией пресловутого, недоброй памяти монаха Илиодо-ра позицию, неугодную правительству, и подал в отставку. Вскоре он был назначен начальником Главного управления по делам печати и, недолго пробыв на этой должности, скончался от последствий случайного пореза при бритье, вызвавшего гнойное воспаление.

Раскланявшись с губернатором, я расстался и с ротмистром Федоровым, спешившим закончить прощальные служебные визиты, условившись с ним встретиться снова у него на квартире вечером, когда он обещал мне пойти вместе на конспиративную квартиру для первого знакомства с одним из секретных сотрудников.

Поздним вечером мы пошли с ним по слабо освещенным центральным улицам и скоро подошли к наиболее оживленному центру на Немецкой улице, завернули за угол какого-то переулка и вдруг… ротмистр, шепнув мне на ходу: «Сейчас, сейчас, мне только надо проследить, куда идет этот молодец!», юркнул в окружающую нас темноту и помчался в сторону. Я очутился в пренелепом положении, один, в незнакомом городе, на перекрестке каких-то темных улиц, не зная, что делать дальше. Я решил подождать и стал прогуливаться по тротуару.