Окаянная сила
Шрифт:
А Василий Калашников стоял себе — с норовом неведомым, с повадкой незнаемой, с той силушкой, что по всем жилушкам, и одним ожиданием своим одолевал он то, чего многим бесовским и окаянным силам, воспрянь они вдруг, было бы теперь в Алене уж не осилить…
Затянулось молчаньице.
Любовь Иннокентьевна поглядывала то на Василия, то на Алену, и улыбалась, как прилично вдове, — не зубы скаля, а уголки рта приподнимая.
— Ну, сладилось ли, аль нет? — спросила она.
Диковинная каша заварилась, когда
Петр, хотя Дуню и удалось обелить перед ним, видеть ее более не желал. Слух о том, что опальную царицу собирались казнить, просочился-таки с Верха и гулял по Москве. Говорили, что заступился Франц Яковлевич Лефорт — впрочем, точно не знали, а глупых домыслов нагромоздили кучу, как оно всегда и бывало, когда в Верху творилось непонятное. Возможно, ее выручило добытое под кнутом признание одного из стрельцов, будто собирались убить не только Петра Алексеича, но и маленького царевича Алексея.
Как Петр изначально собирался отправить Дуню в обитель — так и сделал. Их последняя встреча состоялась даже не в Верху, а неделю спустя после его приезда в доме надежного человека — думного дьяка Андрея Андреевича Виниуса. Бедная Дунюшка всё еще не понимала, что лучше бы ей без шума уступить и тем выторговать себе хоть какие поблажки… Не помогло заступничество престарелого патриарха Адриана.
Дуню привезли в Суздаль, в Покровский девичий монастырь, при пострижении она получила имя Елены. Денег на содержание не дали — пришлось писать письма родственникам. Со временем удалось ей помочь через ее духовника — архимандрита Досифея.
Петр забыл о супруге окончательно. Впрочем, и на Анне Монс он жениться тоже отказался. Забыв, видно, что кончились те веселые времена, когда совсем юный Петр делил ее нежность с Францем Яковлевичем и не видел в том ничего зазорного, Анна вступила в связь с саксонским посланником Кенигсеком. Это дело выплыло наружу — как ни странно, в прямом смысле слова. Кенигсек, будучи при царской особе во время осады шведской крепости Нотебург, свалился в ручей и утонул. Когда его вытащили, то из кармана достали пачку писем Анны…
В том же 1703 году Петр приблизил к себе женщину, которую трудно было назвать красавицей — была она малого роста, смуглой, полной, черноволосой и черноглазой, но живой и бойкой. Эта шведская полонянка, захваченная при взятии Мариенбурга, жила тогда в доме Алексаши Меншикова на правах не то любовницы, не то служанки. Но Петр, когда речь заходила о близких друзьях, ревностью не маялся — как безоговорочно простил Анне в свое время Лефорта, так простил и Алексашу бывшей воспитаннице мариенбургского пастора Эрнста Глюка Марте.
Она-то
Бывали минуты, когда лишь Марте удавалось сладить с впавшим в бешенство Петром. Она исхитрялась усадить его в кресло, клала ему руки на голову — и вскоре царь, угомонившись, впадал в дремоту. Как она это делала — объяснить никто не мог.
Она, названная при крещении Екатериной, заменила Петру Дуню.
Дуня же у себя в Суздале безмерно тосковала — и случилось то, что непременно должно было случиться. Она полюбила едва ль не первого мужчину подходящих лет, которого судьба завела к ней в келью.
Это оказался Степан Богданович Глебов, бывший сосед, на которого, бывало, поглядывала шестнадцатилетняя Дунюшка из высокого окошечка. Был Степан к тому времени майором Преображенского полка, приехал в Суздаль по делам службы, а Дуне привез от ее родственников, своих соседей, две шкурки песцовых, две шкурки соболиных да золотной ткани кусок.
Ему тоже в семейной жизни не повезло — жена шестнадцатый год болела. Ему тоже пришла пора полюбить другую женщину…
Вот оно и случилось.
Дунюшка и Степан были счастливы несколько лет — Петр о ней как бы позабыл, она тоже похоронила первую свою любовь, а все силы души отдала второй.
Вспомнили об опальной государыне Авдотье Федоровне, когда из Неаполя привезли в Россию ее единственного сына — беглого царевича Алексея Петровича. Началось следствие. Послали в Суздаль капитана-поручика Преображенского полка Григория Скорнякова-Писарева с солдатами — искать свидетельства переписки матери с сыном. Именно офицеры, преображенцы и семеновцы, осуществили всё следствие по делу царевича Алексея, временно превратившись в сыщиков и агентов. Капитан-поручик нашел в сундуке Авдотьи Федоровны два письма от Алексея, а заодно обнаружил, что Дунюшка не только носит светское платье, но и состоит в любовной связи с Глебовым.
Глебова заподозрили в подготовке побега Авдотьи Федоровны, пытали у нее на глазах, но он винился лишь в том, что было очевидно, — в «блудном деле». Если он что и знал, то не выдал. Ее причастность к побегу Алексея не была установлена — и только это спасло ей жизнь.
15 марта 1718 года Степан Глебов был казнен на Красной площали. Его посадили на кол, а чтобы преждевременно не замерз, одели в шубу и шапку. Петр приехал в теплой карете и досмотрел казнь до конца — а длилась она пятнадцать часов.
Рядом с его каретой стояла телега, в которой сидела Дуня. К ней были приставлены два солдата, чтобы держать ее за голову и не давать закрывать глаза.
Помочь ей уже никто не мог. Единственный заступник, Досифей, был казнен. Родственники — кто где, иной — в ссылке, иной — в могиле. Младшая сестра Аксиньюшка, что была замужем за князем Борисом Ивановичем Куракиным, преданным государю дипломатом, умерла совсем молодой, двадцати трех лет от роду. Брат, Аврам Лопухин, казнен 8 декабря 1718 года у Троицы, на въезде в Дворянскую слободу, обвиненный по «Суздальскому делу».