Окаянное лето
Шрифт:
– Женя, перестань истерить, идейный материалист не верит в приметы. Золотодобытчики там проехали и остались живы. Мы мирные люди и не представляем никого интереса для любых злодеев. А Анко пообещал поладить с «ледяными стариками».
Из-за вездехода показался водитель.
– Евгений, однако, ты умеешь пользоваться оружием?
– Я, Анко, в руках кроме кухонного ножа ничего не держал. Ты просто спятил.
– Постой, я тебя ведь уже спрашивал, ты мне сам говорил, что можешь.
– Я пошутил. Откуда я знал, что здесь реально придётся палить из ружей, да ещё по людям.
– Извиняй,
– Ребята, я наберу воды из реки и сразу обратно.
– Иди, если ненадолго.
Спустившись к берегу, Алёна набрала горсть чёрного песка и убрала его в чистый пакет, тщательно завязав. Набрав в бутылки талую влагу, она вернулась. И вскоре они отъехали от речки с руслом из колдовского песка, лоснящегося под лучами солнца, и устремились в сторону Шаманского перевала.
Путь пролегал мимо сопок, которых становилось всё больше и больше. Они подходили к руслам речек, местами выталкивая наружу ископаемый лёд, хотя кругом, на тысячи вёрст, под тонкой дерниной дремала здешняя хозяйка – вечная мерзлота. За миллионы лет частые ураганы и бурлящие воды отшлифовали здешние гольцы, сделав покатыми, без грубых линий. Ровная тундра оставалась только в долинах, изрезанных, как и склоны сопок, ручьями и сухими руслами от весенних потоков.
Алёна не сводила глаз со стародавних гор. Мрачные гольцы напоминали курганы, последнее прибежище допотопных великанов, некогда сделавших просторы Евразии своей вотчиной, или даже гробницы древних городов, обратившихся невесть когда, по какой-то безвестной причине в навалы из щебня и гранита. Лютые морозы и пурги обратили в прах дерзновенные колонны и стелы древних рас, оставив на поверхности жалкие столбы-кекуры.
Подобные думы перепугали девчонку, она посмотрела на небосвод и среди редких облаков явственно различила Демиурга. Только теперь перед его очами явились не привычные сопки, а бурлящие первозданные воды. Всевышний изрёк:
– Да соберётся вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша!
И от его голоса разбежались в разные стороны волны, а ветер скрутился в сотни воронок от самого свода небес до открывшейся пасти бездонных глубин.
И собралась вода под небом в своих местах, и явилась суша. И назвал Творец сушу землёю, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо, и сказал:
– Да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, и дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле.
И стало так. И произвела земля зелень, траву и дерево. И увидел Всесильный, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий.
Алёна ещё сильнее напугалась своих видений и закрыла глаза, чтобы не видеть больше гряды сопок. Но мысли не отпускали ни на миг, ни на вздох, они роились подобно комарью. «Почему в самом безлюдном месте планеты я чувствую такую близость к Небесам? Почему ощущение оголённости моей души не оставляет меня с первой минуты пребывания здесь?» – размышляла девочка, и как ни старалась, не находила ответа.
Алёна и Евгений впервые ехали по южной дороге, и катили, словно не по местности, обозначенной на всех картах и глобусах, а по неведомой сказочной стране, где на самом деле – в полярную ночь – солнце по несколько месяцев таится в ледяных пещерах. Потому они время от времени косились в сторону проводника, который твёрдо держал путь на юг, непонятно как разбираясь в тундровом перепутье, бесчисленных сопках и оврагах, несчётных ручейках и болотцах. Оставалось дождаться, когда перед болотоходом явится человеческому взору ворон или белый голубь и направит путников то ли в райский сад, то ли в пекло, или за тридевять земель, в волшебное тридевятое царство.
Журналист изредка отвлекался и упрямо пробовал определить их местонахождение на мятой карте района, но никак не мог сообразить, где она, искомая точка на разноцветной бумаге. Анко только язвительно, так чудилось Жене, улыбался и тыкал пальцем с чёрными заусенцами куда-то в прибрежную полосу. Так они и ехали час за часом, подпрыгивая на камнях и кочках, да с трудом выбираясь на крутые берега безымянных речек. Но избушки на курьих ножках перед глазами всё никак не являлись, как и камни на перепутье, с наставляющими надписями.
– Алёна, хватит на меня обижаться, – первым не выдержал Женя и пододвинулся к девчонке.
– Я на тебя не обижаюсь. Знаешь, что бесит?
Журналист отодвинулся и спросил:
– Что?
– Достало до самых печёнок – ты всё играешь, шутишь, и живёшь понарошку, как проходишь квест в дебильной компьютерной игре. А здесь всё по-настоящему, каждый миг надо решать, с кем ты и куда идёшь, как, впрочем, и прошлым летом. Я тоже вначале представила себя таким бесстрашным детективом, всё хи-хи, да ха-ха, а потом в лесу, когда по нам с отцом палили из проклятых стволов, а картечь нарезала осиновую листву возле моей макушки, то у меня разом испарились последние надежды отделаться малой кровью. Вот и ты никак не повзрослеешь, когда тебя серьёзно спрашивают, а ты всё играешь в «крутого парня», прямо Чак Норрис или Брюс Уиллис.
– Согласен, получилось нехорошо.
– Прошу тебя, будь взрослым. Кто из нас подросток?
– Ты, а я, как идиот, тебя слушаю. Почему всё так в жизни происходит? Я без пяти минут выпускник лучшего университета страны, образованный, воспитанный, кое-что повидавший, вынужден слушать пятнадцатилетнюю девчонку! Даже не пятнадцатилетнего капитана, как у Жюля Верна, а ту, которая всю свою малюсенькую жизнь провела в маленьком посёлке среди лесов?
– Ты спрашиваешь или утверждаешь? Определись.
– На «большой земле» женщины много на себя взвалили, – нежданно вступил в разговор Анко, и ребята повернулись к доселе молчавшему юкагиру. – Наши женщины доверяют мужчинам всё – даже свою жизнь. Как можно довериться человеку, который только и мечтает свалить от тебя или обмануть?
– Точно, Анко! – подхватил Женя. – Цивилизация, да ещё эта самая – эмансипация загнала мужчин в угол.
– Точно. А ещё заставила ходить в зауженных джинсах красного цвета и в жёлтых приталенных теннисках.