Окаянное время. Россия в XVII—XVIII веках
Шрифт:
Петр рано сошелся с обитателями Кокуя. Одним из первых, кто познакомил его с ними, был князь Борис Голицын, боярин, часто бывавший в Преображенском, давний приятель иноземцев и поклонник их культуры, подобно своему кузену, фавориту Софьи, князю В.В. Голицыну.
Князь Борис примечателен тем, что представляет собой как бы типичный образец людей, окружавших царевича Петра с ранней юности. Голицын был лично предан Петру, но имел «погрешения многие», как характеризует его современник, князь Борис Куракин: «Первое — пил непрестанно, и для того все дела неглижировал; второе — великой мздоимец, так что весь Низ разорил» [26] .
26
Т.е. Поволжье.
Куракин приходился императору свояком — его жена была родной сестрой
Но в это время вокруг самого Петра формируется тесный круг его личных друзей, тех самых «птенцов» и «сынов». Из них Меншиков только начинает приобретать влияние на царя. Он — человек, склонный к великому стяжанию богатств и почестей, при этом, по словам Куракина, способностей и характера «гораздо среднего и человек неученой». Князь Федор Ромодановский, глава Преображенского приказа, ведавший безопасностью царя, верный пес Петра, безжалостный к его врагам, — «сей князь был характеру партикулярного, собою видом, как монстра, нравом злой тиран; превеликой нежелатель добра никому; пьян по вся дни». Франц Лефорт, любимейший друг Петра, по отзыву Куракина, хотя и получил чины адмирала и генерала от инфантерии, однако «был человек слабого ума и не капабель всех тех дел править по своим чинам… Помянутой Лефорт и денно и нощно был в забавах, балы, банкеты, картежная игра, дебош с дамами, и питье непрестанное, оттого и умер…» {81}
Портреты сподвижников реформатора писаны столь мрачными красками, что невольно заставляют усомниться в их правдивости. Иначе необходимо будет предположить, что все, буквально все окружавшие Петра люди — были глухими пьяницами, притом «ума негораздого», «характера среднего» и «нрава злого».
И все же приходится признать правоту царского свояка. Традиционное представление о юности Петра, как «начале славных дел», и его фаворитах, как энергичных людях, полных любви к родине и горячего желания сделать ее великой, — это представление основано почти исключительно на художественных произведениях разных жанров позднейшего времени и не имеет никакого отношения к исторической действительности. Настоящий Преображенский двор юного Петра был местом разнузданных кутежей и неимоверных попоек, а его собутыльниками являлись, кроме перечисленных только что, некоторые обитатели Немецкой слободы — «отбросы европейского общества» по характеристике В.О. Ключевского.
Лефорт, «министр пиров и увеселений» Петра {82} , «дсбошан французский», как именует его Куракин, знал толк в удовольствиях, хотя и довольно грубых, был человек «забавной и роскошной». В его дворце на Яузе компания во главе с Петром собиралась иногда на несколько дней, где за закрытыми дверями предавались пьянству столь великому, по словам Куракина, что «многим случалось от того умирать».
Пьянство при Петре с самого начала приобретает характер тяжелого обязательного ритуала, участие в котором для многих заканчивалось смертью или болезнью. Продолжительные попойки, в которых участвовал весь двор, длившиеся иногда много недель подряд, являются яркой приметой этого странного царствования. О безудержном питье говорят все без исключения мемуаристы, свидетельствуют те, кому довелось своими глазами видеть петровский двор и познакомиться с его обычаями. Фактически все правление Петра Первого представляет собой бесконечную пьяную оргию, прерываемую на время внешними обстоятельствами, такими как военные действия, поездки и проч. Но важно, что и в походах, и в отлучках царь и его соратники также пьют непрестанно.
Сражения с «Ивашкой Хмельницким» — как игриво именовались попойки в кругу петровских друзей — начались для самого Петра очень рано, ему не было и 16 лет, и едва не привели к хроническому алкоголизму. Видевший Петра во время его первого заграничного путешествия английский епископ Барнет обратил внимание на очевидную пагубную привычку юного русского царя к алкоголю, а также на то, что он «старается победить в себе страсть к вину» {83} .
Петр все-таки сумел победить эту страсть, хотя его здоровье, и психическое в том числе, несомненно пострадало от алкоголя. Но пьянство, как ритуал, не потеряло своего значения при дворе.
Выражения «много пили», «сильно пили» «очень много пили», «неимоверно пили» — постоянно встречаются в качестве описания придворных развлечений. Вот как немец Вебер описывает всего один день, проведенный в обществе императора: «Царь приказал пригласить нас в увеселительный домик его, в Петергоф, лежащий на Ингерском берегу, и по обыкновению угостить нас. Мы проехали туда с попутным ветром, и за обеденным столом до такой степени нагрелись старым Венгерским вином, хотя Его Величество при этом щадил себя, что, вставая из-за стола, едва держались на ногах, а когда должны были еще осушить по одной кварте из рук царицы, то потеряли всякий рассудок, и в таком положении нас уж поразнесли на разные места, кого в сад, кого в лес; остальные просто повалились на земле, там и сям. В 4 часа после обеда нас разбудили и опять пригласили в увеселительный домик… Едва успели мы вздохнуть часа полтора до полуночи, как явился известный царский фаворит, извлек нас из наших перин и волей-неволей потащил в покой спавшего уже со своею супругою одного Черкасского князя, где мы, перед его постелью, нагрузились снова вином и водкою до такой степени, что на другой день никто из нас не мог припомнить, кто принес его домой. В 8 часов утра нас пригласили во дворец на завтрак, который состоял из доброй чарки водки…»
Довольно обширный дневник Берхгольца, камер-юнкера при дворе герцога Голштинского, зятя Петра, временами просто сводится к хронике бесконечных придворных попоек: «Его высочество [27] из Стрельны-мызы ездил с царским маршалом (Олсуфьевым) на дачу последнего, где со всею своею свитою должен был очень много пить… На другой день его величество царь был с его высочеством на 6 или 7 военных кораблях, где… много пили, потому что на каждом корабле были угощения… Вечером была тост-коллегия у тайного советника Бассевича, к которому тотчас после ужина случайно приехали генерал-майор Ягужинский и царский фаворит Татищев. Началась сильная попойка, потому что у обоих шумело уже немного в голове, а в подобных случаях с ними всегда надобно крепко пить…
27
Карл Фридрих герцог Гольштейн-Готторпский, жил в России с 1721 по 1727 год. Женат на дочери Петра Первого, Анне.
Его величество всякий год ездит туда (в Шлиссельбург). При этом случае обыкновенно очень сильно пьют… В Шлиссельбурге, говорят, пили чрезвычайно много и на каждом из бастионов, потому его высочество был рад, что счастливо отделался от этой поездки…
Когда императорская фамилия и маски съехались, начался, как и неделю тому назад, обед, за которым много пили. Потом столы и скамьи были вынесены из большой залы, и открылись танцы, продолжавшиеся до поздней ночи. Между тем не переставали сильно пить, причем тем, которые не танцевали и находились в боковых комнатах, доставалось больше всех; но и мы, когда танцы кончились, получили свою порцию, так что очень немногим удалось к утру добраться до дому не в совершенном опьянении…
Князь Меншиков в своем большом доме, находящемся также в Немецкой Слободе, великолепно угощал его высочество со свитою и иностранных министров, причем, однако ж, неимоверно пили…»
Подобные изумленные описания самого безудержного пьянства при русском дворе приводят на память воспоминания другого иностранца, дьякона Павла Алеппского, жившего в Москве в середине XVII века. Фрагменты его описаний русского благочестия и строгой церковности уже приводились в предыдущих главах. Уместно привести их и здесь для сравнения, как изменилась жизнь и нравы за это время. Павел Алеппский описывает обычаи дореформенной Руси: «Горе тому, кого встречали пьяным или с сосудом хмельного напитка в руках! Его обнажали в этот сильный холод (речь идет о времени Великого поста) и скручивали ему руки за спиной; палач шел позади пего, провозглашая совершенное им преступление, и стегал его по плечам и спине длинной плетью из сырых бычачьих жил… Особенно строгий надзор бывает за жителями в течение первой недели поста, по средам и пятницам, на Страстной неделе и в первые четыре дня Пасхи, чтобы люди не пьянствовали, а то их стегают без всякого милосердия и жалости…