Океан сказаний (сборник)

Сомадева

И когда она все это рассказала, приказал Камалакара своим слугам: «Спалите и дерево, и ведьму!» Сожгли они то дерево, и мнимая Хансавали решила, что настоящая Хансавали тоже сгорела вместе с деревом, так как никто из огня не выскочил, и была этим довольна. Камалакара же, считавший, что обрел подлинную Хансавали, прибыл к себе в лагерь, а на следующее утро поспешно отправился в свой город Кошалу. А там отец, обрадованный быстрым завершением дела, помазал его на царство, а когда удалился на святое подвижничество в лес, стал Камалакара править землей, а обманщица Канакаманджари, выдавшая себя за Хансавали, была ему женой. А что до поэта Маноратхасиддхи, то он, опасаясь за свою жизнь, постарался уехать подальше от дворца.

А Хансавали, сидевшая в ту ночь на дереве вата, услышав и увидев все, поняла, что случилось:

«Обманута я!» Когда же удалился Камалакара, подумала: «О, горе! Обманом похитила у меня супруга подруга-предательница! Хочет она ради спокойствия своей души спалить меня! Кому не причинит горя доверие к злодеям?! Так кинусь я в пламя пылающего дерева шалмали и избавлюсь ценой моего ненужного тела от долга этому дереву, сожженному из-за меня!» Так горько сетуя, спускалась она с дерева, решившая уже, что жизнь ее ничего не стоит, но, когда спустилась на землю, словно по воле судьбы, вернулась к ней рассудительность, и она подумала: «Но зачем мне губить себя напрасно? Если останусь жива, то вскоре сумею достойно отплатить нарушительнице дружбы. Ведь когда батюшке, охваченному лихорадкой, явился Вишну и сказал ему, что избавится он от болезни, если я прикоснусь к нему рукой, Бог ведь еще и предсказал: «Будет мужем Хансавали царевич Камалакара, но какое-то время придется ей немного помучиться». Так пойду я куда-нибудь да посмотрю, что будет!» И пошла она по лесу, где не было ни одной живой души, а когда далеко ушла от того места, и устала, и стала спотыкаться, ночь словно из жалости к ней удалилась, желая дать ей увидеть дорогу, а занимавшийся день словно из сострадания, рожденного ее видом, уронил слезы росы, и солнце, друг добродетельных, как будто желая стереть с ее лица слезы, утешить и обнадежить ее, протянуло к ней лучи-руки свои.

Немного приободрившись, шла она не по большой дороге, а тропинками, избегая взглядов людей. Больно резали ей ноги острые стебли травы куша, а она шла и шла и, наконец, достигла леса, полного птиц, — словно обрадовался он при ее появлении и зазывал ее к себе их криками:

«И-ди! И-ди! И-ди сю-да!» Вступила она, усталая, в тот лес, любовно овевавший ее колышущимися на ветру лианами, опутавшими деревья, и увидела, тоскующая по возлюбленному, лес в весеннем цветении, и перекликались в нем на цветущих магнолиях коялы. Удрученная, подумала она так: «Хоть и обжигает меня здесь ветер, дующий с гор Малайа и несущий красноватую цветочную пыльцу, и бьют меня, словно ливень из стрел Камы, падающие с деревьев цветы, вокруг которых гудят пчелы, но останусь я здесь и буду приносить жертвы этими цветами супругу Лакшми, пока не избавлюсь от грехов». И, решив так, осталась она там, и совершала омовения в прудах, и питалась плодами, и приносила жертвы Вишну, мечтая о встрече с Камалакарой.

Тем временем в Кошале случилось так, что Камалакара заболел — напала на него лихорадка, и забирала она его через каждые четыре дня. Перепугалась, видя это, мнимая Хансавали, Канакаманджари, и подумала тогда: «Одного только я боялась — что Ашокакари может выдать мою тайну. А тут другая беда явилась. Рассказывал мне прежде повелитель, что когда отец Хансавали мучился от лихорадки, то исцелило его одно прикосновение руки дочери. Ну, как теперь, когда самого Камалакару лихорадка терзает, вспомнит он об этом? Нет ведь у меня такой силы — обнаружится все, и погибну я! Рассказывала мне, правда, одна йогини о заклинателе лихорадки — что, если умилостивлю его, этого погубителя лихорадки, по всем правилам? А для этого убью я как-нибудь Ашокакари, потому что, только если умилостивить его, принеся в жертву человеческие внутренности, выполнит он мое желание. И лихорадка у царя пройдет, и Ашокакари не будет — от обеих бед разом избавлюсь! Иначе не могу я быть спокойна!».

Рассудив так, рассказала она Ашокакари, что задумала совершить жертвоприношение, но не сказала, что для этого нужно убить человека. Та согласилась ей помочь и собрала все необходимое для такого жертвоприношения, и Канакаманджари, отпустив под каким-то предлогом слуг, вышла во мраке ночи, тайком, через черный ход из антахпура. Отправилась она, держа меч в руке, в заброшенный храм Шивы, где стоял только Лингам. Войдя в храм, заколола она мечом козла, омыла его кровью Лингам, принесла ему жертву козлиным мясом и повесила на него гирлянду из внутренностей козла. Затем особо почтила она Лингам, возложив

на его вершину лотос козлиного сердца, окурив сожженными козлиными глазами, и принесла ему в жертву голову козла. Обмазала она и алтарь кровью и сандалом, а желтой краской изобразила на нем лотос с-восемью лепестками и в середине его соком раздавленного плода манго нарисовала демона лихорадки — трехногого и трехглавого, держащего вместо оружия пепел в горсти, а на лепестках лотоса поместила она все семейство демона и тогда призвала его, произнеся заклятие.

После этого, вознамерившись совершить жертвоприношение человеческими внутренностями, сопровождаемое омовением, возлиянием и прочими церемониями, как это она задумала раньше, обратилась Канакаманджари к Ашокакари:

«Теперь, подружка, соверши поклон перед божественным, приникни всем телом к земле, и благо тебе будет!» Когда же та, злосчастная, проговорив: «Так тому и быть», распростерлась на земле, Канакаманджари ударила ее мечом.

Но случилось по воле судьбы так, что только слегка задел меч плечо Ашокакари, и та, перепуганная, вскочила и побежала. А увидев, что Канакаманджари гонится за ней, завопила: «Спасите! Спасите!» И тотчас же кинулись к ней на помощь городские стражники, оказавшиеся поблизости. Увидели они разъяренную Канакаманджари с мечом в руке и, думая, что это ракшаси, ударами мечей обратили ее в почти мертвую, а после этого, узнав из уст Ашокакари, как и что было, доставили обеих на царский двор.

Встревожился раджа Камалакара, когда ему обо всем доложили, и велел привести к нему и жену подлую и ее приятельницу, а когда притащили их, то и от страха, и от жестоких ран покинула Канакаманджари жизнь. И тогда царь, тяжко удрученный всем виденным, спросил у раненой Ашокакари: «Скажи мне, что это значит? Не бойся» Рассказала она ему обо всем с самого начала, и в том числе о жестоком обмане, совершенном Канакаманджари. Когда понял Камалакара суть происшедшего, был он этим сражен и горько сетовал: «О, как жестоко обманут я был этой мнимой Хансавали! Глупец, своей рукой спаливший дорогую Хансавали! Эта злодейка, хоть и стала царицей, но пожала плоды своего злодейства, обретя такую смерть. Но как я, словно младенец, обманулся внешностью и принял за алмаз кусок плохо сваренного стекла, недоумок! Как не вспомнил я, что для исцеления от лихорадки достаточно прикосновения руки Хансавали — ведь об этом Вишну говорил ее отцу!»

И о том вспомнил Камалакара, что сказал Вишну Мегхамалину: «Обретет Хансавали супруга, но придется ей претерпеть немного мучений!» А божественное слово, объявленное ее отцу, не может быть ложным!» Видно, где-то и как-то живет она, — решил он. — Разве кто-нибудь и когда-нибудь знал сокровенные пути судьбы, неисповедимые, как и пути женской души? Нет, никто мне теперь не поможет, кроме поэта Маноратхасиддхи». Подумав так, велел царь отыскать и позвать к нему лучшего из поэтов. А когда прибыл тот, так спросил его: «Почему это не видно тебя во дворце, дорогой и почитаемый нами? И где сбываются, Маноратхасиддхи, заветные желания тех, кто обманут плутами?»

«Мой ответ, государь, в том, — промолвил Маноратхасиддхи, — что умерла здесь обманщица от страха, ибо стала известна тайна ее, и стоит здесь Ашокакари, едва не убитая злодейкой из страха, что может выдать та ее замысел. А о Хансавали ты не печалься — как повелел Хари, так и придется ей какое-то время пострадать. Хранит он ее, занятую постоянным его почитанием. Ведь справедливость торжествует — разве не видишь ты этого в том, что случилось? Пойду я, божественный, разузнать что-нибудь о Хансавали». Кончил говорить поэт, а Камалакара ему: «И я с тобой пойду. Не могу я здесь оставаться ни мгновения». И, порешив так, на следующий день Камалакара, поручив царство министру Праджнадхйе, вершине мудрости, хотя тот и отговаривал царя, вместе с Маноратхасиддхи тайно отправился в путь.

В поисках проходили они через поля, леса и ашрамы, не обращая внимания на неудобства и трудности, — ведь неумолим зов живущего в сердце. Со временем по воле судьбы дошли они до леса, где жила Хансавали, и увидел Камалакара ее у подножия дерева ашоки, истаявшую и бледную, словно убывающая луна, и спросил у поэта: «Кто эта молча стоящая в задумчивости Богиня, принявшая облик земной женщины?» Услыхав это и взглянув на нее, ответил поэт: «Милостива к тебе судьба, божественный, — вот и нашел ты Хансавали! Это она стоит перед тобой!»