Океан сказаний (сборник)
Шрифт:
Тогда сказал Нишчайадатте его приятель-обезьяна: «Так вот и я гнался за моей возлюбленной — до сих пор палит нещадный огонь. Кто может верить постоянству богатства или распутной женщины? Но хватит тебе сокрушаться, успокойся! Что судьба предназначит, того даже сам Брахма не может исправить!»
Выслушал Нишчайадатта друга своего обезьяну, перестал кручиниться да гневаться и решил, отвратившись ото всего мирского, искать милости великого Шивы.
Скитаются они по лесу, Нишчайадатта со своим другом в обезьяньем облике, но вот по воле судьбы оказалась там подвижница Мокшада, подательница избавления. Увидев их и поклонившись, спросила она: «Интересно, как это — ты человек, а друг твой — обезьяна?» Поведал тогда ей Нишчайадатта свою историю и рассказал о том, что случилось с его другом: «Если бы знала ты, почитаемая, мантру подходящую, избавила бы ты моего друга от заклятья!» А она в ответ на это взяла и отвязала с шеи обезьяны ладанку с мантрой, и тотчас же сбросил Сомасвамин обезьянье обличье и стал, как прежде, человеком. Мокшада же исчезла молнии подобно, а Нишчайадатта и Сомасвамин со временем достигли наилучшего пути, ведущего к освобождению. Жизнь распутниц вызывает крайнее презрение и приводит людей к подвижничеству и отвращению от всего мирского, тогда как добродетельная женщина украшает свой род подобно тому, как юная луна — темно-синий свод неба».
Нараваханадатта, Ратнапрабха и все прочие очень были
7.4. ВОЛНА ЧЕТВЕРТАЯ
Тогда, видя, как Нараваханадатта доволен рассказом Гомукхи, заговорил Марубхути, возражая ему: «Совсем не обязательно, чтобы женщины в большинстве были распутны. Ведь даже среди гетер встречаются высокодобродетельные.
Позволь мне, божественный, рассказать:
Жил когда-то царь Викрамадитйа, стольным городом которого была Паталипутрака, и было у него два самых любимых друга: царь Хайапати, в войске которого было множество всадников, и царь Гаджапати, у которого было бессчетное множество боевых слонов. Единственным же врагом царя Викрамадитйи был повелитель Пратиштханы, могучий царь Нарасимха, войско которого состояло из пеших воинов.
Уверенный в мощи своих друзей, воспылав гневом к врагу, решил Викрамадитйа в своей ярости так: «Я нанесу Нарасимхе такое поражение, что будет он в дверях вместе с шутами и пленниками, как слуга, просить позволения войти». Поклявшись в этом, сговорился Викрамадитйа с Хайапати и Гаджапати, друзьями своими, и вместе с ними могучий царь во главе всего войска, в котором было так много коней и слонов, что не было видно земли, двинулся, чтобы одолеть Нарасимху. Когда же дошли они до Пратиштханы и стало известно об этом царю Нарасимхе, надел он боевой наряд и сам вышел на поле боя. И вот началась жестокая битва, в которой на равных бились пешие воины, всадники и слоны, и так случилось, что десять миллионов пеших воинов Нарасимхи сломили войско царя Викрамадитйи — сам Викрамадитйа бежал, спасаясь к себе в Паталипутраку, а друзья его разбежались по своим столицам. Царь же Нарасимха, одолев врага, вернулся в свою столицу Пратиштхану, и множество поэтов восхваляли его доблесть. А царь Викрамадитйа, потерпев неудачу, решил: «Что же, не одолел врага я оружием, так одолею его хитростью. Пусть осуждают меня за это поражение, но клятву свою я выполню!»
А так решив, оставил он дела государственные на надежных министров и тайно ушел из города, одетый йогом, сопровождаемый министром Буддхиварой и пятью сотнями лучших и родовитых воинов из раджпутов, и добрался до столицы врага своего — города Пратиштханы. Там направился он в дом самой славной из гетер, особенно искусной в ласках, которую звали Маданамала, а дом ее был наилучшим в городе и мог сравняться с царским дворцом и словно зазывал к себе множеством флажков, поднятых на башенках и подобно нежным побегам лиан то вздымающихся, то ниспадающих под дуновением приятного ветерка. У главных ворот Пратиштханы, обращенных на восток, скрыто стояли день и ночь двадцать тысяч пеших воинов, вооруженных разнообразным оружием, а у каждых ворот, обращенных к трем другим странам света, стояло на страже по десять тысяч славных яростных бойцов. Назвавшись караульным ложным именем, неузнанный вошел Викрамадитйа в крепость, где размещались и отборные табуны лошадей, а кое-где теснились группы слонов; на стенах дворца висели украшения из различного оружия, слепил блеск драгоценных камней и монет в сокровищницах, повсюду толпилось бесконечное множество слуг, слышалось мелодичное пение под ритмы мриданга и голоса сказителей, славящих наперебой владыку. Так прошел Викрамадитйа со спутниками через все семь посадов и добрался до высокого дома Маданамалы. Она же по нарядам коней, и прочему, и по тому, что узнала от людей, поняла, что это, видно, какой-то высокородный человек, вышла навстречу ему с приветом, и лаской, и сердечностью, и ввела в покои, и устроила на ложе, достойном царей. Она пришлась по душе Викрамадитйе своей красой и прелестью, а также скромным нравом, и остановился он у нее, не раскрывая ей, однако, своего имени, а Маданамала устроила омовение, натерла душистыми притираниями и преподнесла ему одежды и украшения драгоценные и каждый день стала тешить его, и министра, и всех прочих, кто ему сопутствовал, всякими яствами и всем, что только может порадовать гостей. Каждый день проводила она с ним, и угощала его хмельным питьем и ласками, и отдавалась ему, покорная его взгляду. Вот так и жил там, наслаждаясь ее ласками, повелитель мира Викрамадитйа, и день шел за днем. Все, что давал он нищим на милостыню, все Маданамала сама раздавала. И так была она щедра к Викрамадитйе и телом своим и всем, что имела, что ни на кого больше и не смотрела и всякими уловками отваживала тамошнего раджу Нарасимху, влюбленного в нее и пытавшегося проникнуть к ней. Вот так она ублажала гостя. Однажды, оставшись наедине с министром Буддхиварой, сказал Викрамадитйа так: «Не нравятся Каме гетеры, лишенные жадности, — ведь судьба, создав попрошаек, жадность отдала гетерам. Маданамала же все тратит на меня и от великой любви не отвращается из-за этого от меня, а, напротив, радуется. Как бы мне ее отблагодарить и такой подарок сделать, благодаря которому преуспел бы я в своей клятве?»
Ответил на это царю светлый умом министр Буддхивара; «А что, если подарить ей несколько из тех бесценных самоцветных камней, которые тебе нищенствующий буддийский монах Прапанчабуддхи приносил?» Но возразил ему на это Викрамадитйа: «Нельзя этого с ними делать — кто знает, что случится? Как бы не случилось чего другого, как тогда, когда я их получил!» И, услыша это, попросил его министр: «Не изволишь ли, божественный, рассказать, как достались тебе эти камни от нищенствующего монаха?» Ответил на это Викрамадитйа министру Буддхиваре: «Слушай же, расскажу я тебе о коварном монахе Прапанчабуддхи Уже много времени прошло, как повадился нищий буддийский монах-бхикшу по прозванию Прапанчабуддхи что ни день приходить ко мне во дворец и приносить каждый день по ларчику. Так целый год прошел, и всякий раз я отдавал ларчик, не открывая его, прямо в руки казначею. Но случилось однажды так, что подаренный-то монахом ларчик случайно выскользнул из моей руки, упал и раскрылся, и выпал тогда из него камень драгоценный, пылающий огнем, и при виде его сердце мое затрепетало. Повелел я тогда принести все прочие ларчики и велел их раскрыть, и в каждом из них оказалось по такому же камню. Спросил я тогда с удивлением Прапанчабуддхи: «Скажи, чего ради ты мне приносишь такие дары?» А бхикшу попросил всех отослать и, когда остались мы с ним наедине, сказал: «Когда опустится на землю ночь, следующая за четырнадцатым днем темной половины месяца, и я пойду туда, где сжигают трупы, и устрою некое колдовство, тогда нужно будет, чтобы ты пришел мне на помощь, ибо, если герой поможет устранить все препятствия, успешно закончится мое колдовство!» Так попросил меня бхикшу о помощи, и я согласился. Обрадовался он и ушел, и вот дни сменились днями и наступила ночь, следовавшая за четырнадцатым днем темной половины месяца, и я вспомнил о том обещании, которое Дал шрамане. Выполнил я все дневные дела, а там и вечер подошел.
Когда же настало утро, Викрамадитйа поклонился солнцу и отправил министра и всех прочих домой. А затем, томясь чувством предстоящей разлуки, провел он ночь с Маданамалой. Маданамала же, словно каким-то внутренним чувством поняв, что отдаляется от нее царь, провела эту ночь, обнимая и лаская его, но от тоски не могла даже на мгновение сомкнуть глаз.
Когда же настало утро и совершил царь все, что положено, вошел он словно для того, чтобы вознести обычную молитву, в какой-то храм, а там, помня о том, что было ему обещано Куберой, воззвал к нему: «О владыка, обещал ты мне награду, так пожалуй мне пять больших из золота сделанных Пурушей, отрубая от которых куски золота можно было бы менять их на деньги, но чтобы тела их снова и снова оказывались бы целыми». «Да сбудется все, что ты просишь, и пусть будут у тебя такие Пуруши, как ты хочешь!» — тотчас ответил повелитель богатств, представ перед царем в зримом облике. И вслед за этим увидел царь в храме внезапно появившихся больших золотых Пурушей. Вышел он, так же как и вошел, помня об обете одолеть Нарасимху, вознесся высоко под самое небо и улетел в Паталипутраку. Возрадовались ему, долго отсутствующему, и мудрые советники, и горожане, и придворные, и остался он там, но какие бы дела он умом ни вершил, сердцем оставался он в Пратиштхане.
А там его возлюбленная Маданамала, истосковавшись по нем и возжелав увидеть его, пошла в тот храм, но нигде не нашла своего любимого, а нашла пять больших Пурушей, сделанных из золота. И видя только этих золотых истуканов и не видя раджу, так подумала она: «Наверное, любимый мой или гандхарва, или видйадхар. Видно, сам он улетел на небо, а мне оставил этих истуканов. Что я, покинутая, буду делать с ними?» Так раздумывала и спрашивала себя в этом безлюдье и нигде не находила утешения. Стала она бродить повсюду, и нигде не находила радости — ни во дворце своем, ни в саду, — и измученная разлукой, готовая даже с телом своим расстаться, заливалась она слезами, а слуги ее утешали: «Не горюй, божественная, как неожиданно пришел к тебе тогда возлюбленный, так неожиданно он к тебе и теперь придет!»
Успокоилась она кое-как, но сказала: «Клянусь, если через шесть месяцев не увижусь я с ним, раздам все свое достояние и взойду на погребальный костер!» И после такой клятвы стала она жить в мечтах о своем возлюбленном и каждый день раздавала богатую милостыню. Однажды случилось так, что она отсекла у одного из золотых Пурушей руку и, раздробив ее на куски, раздала милостыню брахманам, а на другой день увидела — стоит он как ни в чем не бывало. Удивилась она, как это за ночь рука снова отросла! Тогда она и у других золотых мужей стала отсекать руки и дробить их, чтобы раздавать подаяние, но и у тех точно так же отрастали руки. Видя, что истребить их невозможно, стала она что ни день отсекать им руки и раздавать милостыню брахманам в соответствии с тем, кто сколько Вед знал. Прошло немного дней, и молва об этом разнеслась по всем странам света. Пришел тогда к ней ‘за милостыней Самграмадатта, брахман из Паталипутраки. Знал он, бедняк, четыре Веды и обладал многими добродетелями. Пошел он к Маданамале просить о милостыне, и, после того как слуга о нем доложил, вошел он в ее покои. Дала она ему, все четыре Веды знавшему, четыре руки от тех золотых мужей, и видел он, что все тело ее от жгучей тоски побледнело, ибо истомлена она была горькой разлукой. Узнал он от близких ее и слуг всю историю вплоть до ужасной клятвы и огорчился.
Огорченный тем, что услышал, и обрадованный наградой, погрузил он те руки на двух верблюдов и пошел к себе в Паталипутраку. А придя туда, подумал: «Если раджа под свою защиту не возьмет это золото, не будет мне покоя!» А так подумав, пошел он к царю Викрамадитйе, сидевшему в окружении всех придворных, и сказал: «Вот, махараджа, я, бедный брахман, этого города житель, пошел однажды, богатства взалкав, в Южные края и дошел до города Пратиштханы, где правит царь Нарасимха. Желая получить милостыню, пошел я в дом гетеры Маданамалы, прославившейся щедростью. Некий божественный муж прожил с ней долгое время и оставил ей пять золотых Пурушей, которые, сколько бы от них золота ни брали, опять становятся целыми. Маданамала же, убитая горем разлуки с тем мужем, считает чувство — отравой, еду — воровством, а тело — никчемным, и, хотя продолжает она жить, потому что уговорили ее близкие и слуги не убивать себя, крепко-накрепко поклялась: «Коли через шесть месяцев не встречу я возлюбленного, взойду я на костер и расстанусь с жизнью, злосчастная!»
Дав такую клятву, готовится она к смерти и что ни день раздает богатые дары, чтобы обрести награду в другом рождении. Видел я ее, божественный, в полном отчаянии, исхудавшую и от мирских радостей отказавшуюся, но все равно прелестную. Руки ее постоянно влажны от воды подаяний, вокруг черных волос ее вьются иссиня-черные пчелы, и вся она истомлена любовью, подобно слонихе, охваченной страстью. Думаю я, что любовника, ее покинувшего, и осудить и похвалить надо — похвалить за то, что покорил такую красавицу, осудить за то, что хочет она, прелестная, расстаться со своим телом. Она дала мне четыре руки от золотых мужей — четыре Веды я знаю, а брахманов она оделяет по числу Вед, ими выученных. Хочу я на них выстроить храм, чтобы можно было там приносить жертву, и тем послужить своей Дхарме, и хочу я, божественный, чтобы ты мне помог и взял это богатство под свою высокую руку».