Океан веры. Рассказы о жизни с Богом
Шрифт:
Вопрос: Нет ли в «разоблачении» Огня момента идеологического? Даже более — желания подправить учение и обычаи настолько, чтобы они соответствовали представлениям об идеологической основе? Христианство, как к нему не подходи — не идеология в точном смысле; оно много больше и совершенно по-другому устроено.
Ответ: Есть, разумеется. Это именно идеологическая диверсия, говоря языком СМИ. Собственно, тот же самый антирелигиозный агитпроп, но уже от имени «глубоко осмысленной веры», как говорят о своей вере светоборцы, декларативно заявляя о себе как о «верных чадах Русской православной церкви». Именно так подписано публичное, запущенное в сеть обращение к Патриарху, содержащее, по сути, требование прекратить доставку Огня в Россию и отчитаться перед «верными чадами» по поводу Благодатного Огня. Т. е. признать его «фокусом». Можно сказать так: в церковной среде тоже существует разделение на «правых» и «левых», «консерваторов» и «либералов». И у тех, и у других — своя идеология, выдаваемая за
Вопрос: Не возник ли этот «идеологический момент» православия (Огонь тут помешал, конечно) в связи с голодом на порядок в современном Российском обществе? Но вероятно ли, что идея «православной основы» сможет этот голод утолить?
Ответ: Все взаимосвязано; и те же разделения, что происходят в обществе, происходят, как я уже сказал, и в церковной среде. «Разоблачения» Благодатного Огня начались с возмущения его доставкой в Россию и телетрансляциями из Иерусалима. Благодатный Огонь и вера в чудо связывается, таким образом, с государственной политикой и церковным «фундаментализмом». И здесь возникает действительно непростая тема взаимодействия Московской Патриархии и государственной власти. Но она, насколько я понимаю, не связана непосредственно с темой нашего разговора. «Православная основа», собственно, означает ту традицию, следуя которой сохраняется идентичность и народа и отдельного человека здесь, в России. Но после советского и постсоветского времени, когда эта традиция была разрушена и извращена, неплохо бы задуматься, где традиция, а где — пародия на нее. Не говоря уже о том, что православие не может насаждаться насильно и уж тем более — как государственная идеология. Это было естественно для царской России, но мы живем не в ней, а в Российской Федерации, где с «порядком» все и правда проблематично. И есть реальная опасность подмены православия псевдо-православием. Как справа, так и слева.
Вопрос: Посмотрим, что скажут исторические документы. Как известно, греческая церковь возникла намного раньше русской, это «материнская» церковь для русской. Там сохранилась «греческая метафизика», по словам Патриарха Феофила, которой русские не понимают. Камнем преткновения был опять-таки Огонь и вообще «вера в чудеса»: явление Богородицы на Афоне, выступившее на иконах миро. Русская церковь, явившись на Святой земле, повела себя наступательно — это можно объяснить: имперские амбиции проявились полностью. Но наступление Владыки Порфирия (Успенского), олицетворяющего церковь, и тех из священнослужителей, кто разделял его мнение — на «веру в чудо», на то, что, согласно греческой метафизике, есть прямое действие Христа, Силою и Духом изменяющего Свое творение, — было, конечно, парадоксальным.
Ответ: Владыка Порфирий был, как это называлось тогда и иногда теперь, «либералом в рясе». Но дело не только в либерализме. Можно быть либералом и не глумиться ни над преданиями, ни над памятью новомучеников, пусть даже они и греки. Дело в чем-то более глубоком, чем мировоззрение. Последнее определяется тем, что в сердце. Кому оно отдано — Христу или Его антиподу. Теперь насчет метафизики, тем более — православной, святоотеческой: так ли уж был неправ Патриарх Феофил? Дело здесь не в русских и не в греках: дело в православии, которое действительно неизвестно современному миру, как о том пишет греческий богослов Христос Яннарас, называя его павшим в землю зерном. Наше православие (не знаю, как греческое) пронизано латинским влиянием, что и заставило русских православных богословов ХХ века говорить о «западном пленении». Вплоть до ХХ века все наше богословие было схоластическим, ориентированным на чисто западный образ мышления. То же и в среднестатистической приходской жизни. Россия, начиная с Петра, стала частью западной цивилизации, что имело и свои плюсы, и свои минусы. И — перестала быть православной страной, что доказывается торжеством в ней большевизма. А в советское время ни о какой святоотеческой метафизике, как и о метафизике вообще говорить уже не приходилось. Да и церковная жизнь была пропитана ядами советчины, дающими себя знать и сейчас. Так что дело не только в отношении к чуду, в которое никто не обязывает верить. Дело в знании собственной веры и в жизни согласно ей. Тогда и вопрос о чуде прояснится.
Вход Господень в Иерусалим
Вопрос: Считается, что вера в чудо — помолился и получил — развивает в человеке далеко не лучшие стороны. Человек начинает клянчить у Бога мелочь и в то же время думает, что ему все доступно и можно. Эти опасения идут от духовного опыта. Вера автоматизируется, изменяется смысл связи между Богом и человеком. Потому что это Бог видит человека и дает ему все, что посчитает нужным. А отнюдь не человек сам собою добился ответа от Бога. Но имеют ли эти мысли о чуде хоть какое-то отношение к святыне, Благодатному Огню?
Ответ: Прямого не имеют. Вообще, говоря о Благодатном Огне, нужно помнить, что он — составная часть богослужения. Иерусалимский Патриарх в Кувуклии не молится о схождении Огня — он просит просветить и освятить верующих тем светом, который непрестанно и присносветло горит на Гробе Христовом — светом Воскресения, светом Истины. Чудо здесь, если можно так выразиться, побочный эффект. Главное чудо — это чудо любви Христовой, схождение Огня этой любви в сердце, о чем и пишут паломники. Не во внешних эффектах, которые сами по себе — ничто. Ну, а что касается личных отношений с Богом, то понятно, что они не должны строиться на принципе «ты мне, я тебе». О себе в этом случае хорошо бы забыть вообще. Но мало кто на это способен.
Франческо Айец. Разрушение Иерусалимского храма. 1867
Вопрос: В Израиль после распада СССР приехали очень многие люди, принявшие крещение в Святой Православной Церкви. Большинство из этих приезжих хотело оставаться православными. Эти люди устремились, конечно, в греческую церковь. Это насторожило греков. Церковная ситуация русских православных в Иерусалиме — отдельная трудная тема. Но неприязнь к русским стала сильнее. При том, что многие из приезжих веруют искренно. Они находятся как бы между двумя границами. Не нужны русской церкви — потому что уехали. И греческой — потому что русские. Не отразилась ли эта ситуация в спорах об Огне? Если отразилась, то как именно?
Ответ: Отчасти отразилась, если говорить о пресс-конференции в Иерусалимской Патриархии. Там был задан вопрос об окормлении православных из стран бывшего СССР, а с ним (окормлением) действительно проблематично по многим причинам. Во-первых, Иерусалимский Патриархат — это монашеское Святогробское братство. И ориентировалось оно всегда на окормление лишь паломников, а не на православных израильтян, появившихся совсем недавно. Потом и сами эти православные — большей частью неофиты — приехали, что называется, со своими тараканами. И поднабрались новых в Израиле. В общем, есть определенные трудности, хотя я не сказал бы, что Иерусалимский Патриархат дает всем от ворот поворот. Многие православные из России неплохо в нем себя чувствуют.
Хотя, повторюсь, миссионерская работа оставляет, мягко говоря, желать лучшего. Некоторые окормляются в Русской Духовной Миссии, принадлежащих ей храмах и монастырях, но и Русская Миссия ориентирована прежде всего на паломников. Короче говоря, проблемы есть, но с Благодатным Огнем это напрямую не связано. Из моих православных знакомых в Израиле я не встречал никого, кто бы сомневался в его чудесности.
Вопрос: На пресс-конференции Патриарху Феофилу был задан такой вопрос: «Ваше Блаженство, Вы являетесь одним из реальных свидетелей величайшего чуда схождения Благодатного Огня. Непосредственно при этом присутствуете. Мне бы хотелось узнать, как это происходит, Ваше первое впечатление, когда Вы стали свидетелем этого чуда? Что происходит с человеком? И сам этот процесс опишите, пожалуйста». А вот ответ Патриарха: «Это церемония, которая является „representation“, как и все другие церемонии Страстной седмицы. Как некогда пасхальная весть от гроба воссияла и осветила весь мир, так и ныне мы в этой церемонии совершаем репрезентацию того, как весть о воскресении от Кувуклии разошлась по миру». Как будто и нет никакого Благодатного Огня. Неточности перевода?
Ответ: Это вырванная Кураевым из контекста цитата. Если рассмотреть ответ Патриарха полностью впечатление будет другое, почему Кураев и не приводит его ответ целиком. С другой стороны, Патриарх явно не из тех, кто перед светскими журналистами живописует ожидаемые ими чудеса, разглагольствует о своем глубоко личном, интимном опыте. Он просто перевел вопрос в другую плоскость, заговорив о нем не как о чуде, а как о церковном священнодействии. Что Кураев, а вслед за ним, с его подачи и многие другие, восприняли как «откровение» о том, что никакого чуда нет и быть не может. Кстати, говоря о своем личном опыте далее, в исключенной Кураевым части ответа, он сравнивает свой опыт — опыт того, что происходит в Кувуклии — с Евхаристией. Можно ли переживать то же самое, что при Евхаристии, в случае мошеннического зажигания Огня зажигалкой? Ответ, на мой взгляд, очевиден.