Океан. Выпуск двенадцатый
Шрифт:
Тот же Морской устав разделил корабельные сутки на шесть равных промежутков времени. Их назвали немецким словом wacht, что значит «стража». Матросы быстро переделали его на русский лад. Получилось «вахта». В таком виде это слово и прижилось на флоте. Вахты на кораблях были великим нововведением: прежде продолжительность работ и отдыха рассчитывалась на глазок и в конечном счете зависела от воли командира корабля. Теперь командир делил время работы и отдыха, основываясь на параграфе устава и на показаниях часов. Отстоял матрос четырехчасовую вахту или отработал положенное время — иди отдыхай. Отдохнул четыре часа — снова становись на вахту или занимайся судовыми работами. И никаких пререканий, никаких споров о том, кому пришлось больше работать. Порядок! И завтрак вовремя, по часам, и обед, и ужин. Режим! А где режим и порядок, там и дисциплина.
Вот этим немецким словом, переделанным на русский лад, и прозвали моряки четырехчасовые песочные часы.
Были на кораблях и еще одни песочные часы. Их называли тоже склянками или даже скляночками. Всего на полминуты были рассчитаны эти часы, а в отдельных случаях даже на пятнадцать секунд. Можно только удивляться искусству стеклодувов, ухитрявшихся изготовить такие точные по тем временам приборы. Как ни малы были эти часы, как ни короток был промежуток времени, который они отмеряли, услуга, которую оказали эти часы морякам, неоценима, и их, так же как и склянки, вспоминают благодарные штурманы каждый раз, когда говорят об определении скорости хода своего или иного корабля.
И поселились на юте больших кораблей склянки и вахты. Поселились прочно. Казалось, никому и никогда не уступят они своего места и своего значения. Более того, в конце XVIII века, то есть на двести с лишним лет позже, чем Х. Гюйгенс создал маятниковые часы, на русских кораблях к склянкам и вахтам прибавились еще один песочные часы, рассчитанные ровно на час.
Важно стояли часы на отведенном им месте, и весь экипаж корабля с уважением относился к этим стеклянным идолам. Еще бы! Это был своего рода «храм времени» на корабле. Специально приставленный к этому делу вахтенный матрос священнодействовал здесь, как жрец — хранитель времени.
Наверное, так же внимательно священнодействовали, поддерживая огонь, наши далекие предки в те времена, когда люди уже умели пользоваться огнем, но еще не умели добывать его. В то время потеря огня была равносильна гибели племени.
На корабле остаться без представления о времени не значит, конечно, потерять корабль. Но это значит потерять основу порядка и, что еще страшнее, потерять всякое представление о долготе, на которой находится корабль.
В те годы, о которых идет речь, многие моряки (да и не только моряки) уже довольно четко понимали, что такое географическая широта и долгота вообще. Зная широту и долготу, без труда находили любую точку на карте. Широту умели определять довольно точно, даже находясь в плавании. Для этого, например, в Северном полушарии достаточно было измерить угол между Полярной звездой, глазом наблюдателя и горизонтом. Этот угол и выражал в градусах широту места. Были и другие несложные способы определения широты, дававшие достаточную для безопасного плавания точность. А вот с определением долготы дело не ладилось.
Лучшие умы человечества пытались найти способ определения долготы, который удовлетворил бы моряков. Еще в начале XVI века Галилео Галилей трудился над решением этой проблемы; в 1714 году английское правительство объявило огромную премию тому, кто найдет способ определять в море долготу с точностью до половины градуса. Примерно тогда же было создано в Англии специальное «Бюро долгот». Но дело двигалось вперед туго, и морякам по-прежнему оставалось ждать.
Это было тем более обидно, что ключ к решению проблемы нашли уже давно. Точные часы! Вот и все, что нужно было морякам для определения долготы в море. Ведь Солнце совершает свое видимое движение вокруг Земли ровно за 24 часа. За это время оно проходит все 360 градусов долготы. Значит, за час Солнце уходит на запад на 15 градусов. Следовательно, зная разницу между гринвичским (принятым за нулевое) и местным (судовым) временем в любой точке нахождения корабля, можно простым расчетом определить долготу. Но в том-то и заключалась беда, что узнать эту разницу было совсем непросто. В этом, собственно, и заключалась проблема. Судовое время узнать не хитро: нужно точно заметить момент, когда солнце над кораблем придет в свою высшую точку. А гринвичское на первый взгляд еще проще: достаточно поставить свои часы по гринвичскому времени и во время плавания не переводить их. Но в то время точных астрономических часов, или, как их стали позже называть, хронометров, не было, а те карманные часы, которые уже были,
Так и плавали моряки, составляя представление о долготе по показаниям склянок. Приходилось приспосабливаться. И они приспособились!
Анализируя плавания моряков средневековья, специалисты обратили внимание на то, что плавали они, с нашей точки зрения, несколько странно: сначала они шли на север или на юг, а затем, дойдя до нужной широты, поворачивали на запад или на восток под прямым углом и шли, стараясь держаться достигнутой широты. Такое плавание требовало лишнего времени, лишней перестановки парусов, но так все же было надежнее: хоть одну из координат — широту — мореплаватель знал точно. Впрочем, и такое плавание не давало полной уверенности в том, что судно придет в нужную точку. Это порой приводило к курьезам. Так, испанская экспедиция 1567—1569 гг. Меданьи де Нейра открыла Соломоновы острова в Тихом океане. Но позже ни один мореплаватель не мог их найти, пока через два века французская экспедиция Бугенвиля не «открыла» вновь «исчезнувший» архипелаг.
Когда появились хронометры — сравнительно точные морские часы, то и тогда еще определить точную долготу было не так-то уж легко. Уже в XIX веке, когда надо было с наибольшей возможной точностью определить долготу Пулковского меридиана, что необходимо было для нормальной работы вновь построенной обсерватории, точное гринвичское время пришлось «везти» из Альтоны. Снарядили целую экспедицию. На нескольких кораблях собрали хронометры. Во всей России их оказалось меньше десятка. Но когда с появлением телеграфа проверили принятую долготу Пулковской обсерватории, оказалось все-таки, что определение долготы было произведено не совсем точно.
Но все это было много позже. А при Петре I, в начале XVIII века, ровно в полдень все трое песочных часов переворачивались, и, чтобы все на корабле знали об этом, раздавался особый бой в судовой колокол. Этот бой назывался рындой.
Тщательно отмытый, просеянный и просушенный песок вновь начинал пересыпаться из верхних резервуаров в нижние. «Хранитель времени» зорко и бдительно сторожил момент, когда опорожнится верхний резервуар склянок. А когда последние песчинки падали через узкое отверстие, он мгновенно переворачивал часы — и все начиналось сначала. Предельного внимания и бдительности требовала эта операция. Не каждому такое можно было доверить. Недаром в те времена на флоте бытовало выражение «сдать под склянку», что значило сдать под надежную охрану.
Хлопотно и дорого было хранить время на корабле. Специальных людей приходилось держать для этого. По петровскому указу старшим над ними был «скляночный мастер», который отвечал за исправное обслуживание часов. И все эти люди не сидели без дела. Каждые полчаса нужно было переворачивать одни часы, каждый час двое, а каждые четыре часа уже трое. А чтобы все на корабле знали, что неусыпно и бдительно следят за ходом времени, проделав эти операции, корабль оповещали звуковым сигналом: били в судовой колокол, или «били склянку».
Никто, конечно, самих склянок не бил. Наоборот, как зеницу ока берегли моряки свои хрупкие стеклянные часы. Особенно в шторм. Зная суровый норов океана, они заранее найтовили, то есть прочно крепили, все предметы, которые так или иначе могли бы сдвинуться с места и тем создать угрозу корабельной «службе времени», а сами часы с особой заботой вставляли в специальные гнезда, обшитые мягким войлоком.
Колокол, в который «били склянки», — небольшой, сантиметров 25—50 высотой, — появился на кораблях много раньше склянок. С первых лет мореплавания моряки поняли, что колокол им необходим на судне для предупреждения столкновений в море. Других средств оповещения тогда не было. Тифонов и гудков еще не придумали, тусклый свет судовых фонарей, заправленных маслом, и в ясную ночь трудно было заметить. Жечь факел все время не будешь, а колокол всегда готов к действию, его звон трудно спутать с чем-либо иным, он разносится далеко и днем и ночью, и его звук не вязнет даже в густом тумане.