Океан. Выпуск одиннадцатый
Шрифт:
— Куда? К Арктическому? — переспросил уже привыкший ничему не удивляться Качарава. Он знал, что к этому мысу, одному из самых северных и труднодоступных мысов на земле, не могли порой пробиться даже мощные линейные ледоколы.
— Да. Нужно постараться любыми путями пробиться к нему и высадить там смену полярников. В крайнем случае сделаете это на острове Визе. Времени на отдых и раскачку нет. Погрузку начинайте немедленно.
Обычно приветливый и общительный, начальник морских операций сегодня был сух и немногословен. Было очевидно, что он чем-то серьезно огорчен и взволнован. Действительно, час назад он узнал от летчика
Мазурук рассказал ему и о неслыханно гнусном и трусливом поведении капитана американского судна «Уинстон Сёйлем» Лонгрена, выбросившего целехонькое судно на берег губы Обседья. Этот так называемый союзник приказал утопить все затворы орудий и наотрез отказался вести свой корабль в советский порт. «Судьба транспорта и груза меня не интересует, поскольку они уже доставлены мною в первый русский порт», — с циничной наглостью заявил он Мазуруку. Под портом он имел в виду пустынную бухту на острове Новая Земля в тысячах километрах от железной дороги. Об этой истории Качарава тоже узнал на следующий день от своего приятеля летчика.
Двадцать четвертого августа, загрузив топливо и около шестисот тонн различных грузов, «Сибиряков» вышел из порта, за кормой заплескалась вода Карского моря.
На борту «Сибирякова» было больше сотни человек команды и пассажиров, среди них семь женщин. Часть из них попали на Север впервые. Особенно много с ними хлопот было у комиссара Эллимелаха. Сейчас он стоял рядом с Качаравой на мостике, коренастый, большеголовый, и, с наслаждением вдыхая живительный морозный воздух, говорил капитану.
— Мы с тобой, Толя, от этого воздуха должны прожить лет сто, не меньше. Я недавно читал, что если в одном кубическом сантиметре воздуха крупного города содержится от трехсот до четырехсот тысяч пылинок, то здесь, над морем, их всего двести штук. Улавливаешь разницу?
Комиссар любил выписывать из книг и журналов всякие интересные цифры, заносить в записную книжку, а потом пересказывал их матросам.
— Лично я согласен вдыхать воздух, где много пылинок, — смеялся Качарава, разжигая погасшую трубку. Мне пылинки не мешают.
На следующее утро около полудня в бинокль уже можно было рассмотреть голые низменные, будто уходящие прямо в воду берега острова Белуха с одиноко возвышавшимся на них географическим знаком. А поодаль от берега круто торчащие вверх, как бы специально сложенные из огромных расколотых камней горы. Как и везде на островах, здесь не было растительности. На многие станции полярники специально привозили с собой плодородную землю в ящиках, морозоустойчивые сорта саженцев, заботливо ухаживали за ними, поливали теплой водой, и все равно вырастали кривые чахлые уродцы. Да и те вскоре погибали, не выдержав единоборства с ураганными ветрами и жестокими морозами.
— Справа семьдесят силуэт большого военного корабля! — как гром среди ясного неба прозвучал голос вахтенного сигнальщика.
Еще утром капитан «Сибирякова» получил шифровку с Диксона с предупреждением о возможном появлении в наших водах вражеского рейдера. Эта радиограмма не очень встревожила Качараву. Относилась она ко всем судам и полярным станциям, и вряд ли предупреждение имело к «Сибирякову» прямое отношение. Тем более что пароход уже входил в полосу дрейфующих льдов, о чем свидетельствовало заметно побелевшее небо и все чаще встречающиеся на пути айсберги. За всю войну в этот район еще не решался входить ни один вражеский корабль.
И вдруг такое сообщение сигнальщика! В него не хотелось верить. Может быть, произошла ошибка, обман зрения? Качарава и Эллимелах почти одновременно вскинули бинокли. Из-за горизонта поднималась широкая конусообразная мачта с марсом, смутно просматривались надстройки.
— Боевая тревога!
Колокола громкого боя вызвали команду резким продолжительным звуком. Личный состав быстро занял боевые посты. Теперь, прильнув к окулярам дальномера, уже без труда можно было рассмотреть стремительно приближающийся пересекающим курсом корабль. Острый, хорошо заметный на светлом горизонте силуэт, носовая и кормовая орудийные башни не оставляли ни малейших сомнений, что перед ними крупный военный корабль, возможно крейсер или даже линкор. У Качаравы все оборвалось внутри. Он понимал, что встреча с таким могучим, быстроходным кораблем не оставляет «Сибирякову» на спасение ни одного шанса, ни единого. Почему-то на мгновение пришла в голову недавно услышанная история с капитаном американского судна «Уинстон Сёйлем», обезумевшим от страха перед лицом опасности, потерявшим человеческий облик. Нет, он никогда не был и не будет трусом. Придется умереть, и он сумеет принять смерть достойно. Но пока об этом думать рано. Нужно принимать решение. А решение в данной ситуации может быть единственное: выиграть время, попытаться избежать боя. Идти к острову Белуха и там выброситься на берег и спасти людей.
— Полный вперед!
Капитан взял на штурманском столе телеграфный бланк и быстро написал текст первого донесения:
«Заметил иностранный вспомогательный крейсер. Следите за мной».
— Юра! Быстро в радиорубку! — сказал он юнге Прошину. — Передать на Диксон немедленно!
Первый шок от встречи с противником начал проходить. Качарава овладел собой, снова раскурил погасшую трубку. Но рука, державшая зажигалку, противно дрожала. «Решение принято, — подумал он. — Теперь его надо выполнять».
Старенькая паровая машина «Сибирякова», питаемая низкосортным малокалорийным углем, буквально задыхалась, но больше семи узлов дать не могла. Деревянную палубу трясло, как при малярийном приступе. Артиллеристы из военной команды корабля под руководством младшего лейтенанта Никифоренко изготовили к бою все свое хозяйство — два орудия на корме и две сорокапятки на носу, предназначенные для противовоздушной обороны.
Неизвестный корабль приближался быстро. Сейчас до него оставалось меньше пятидесяти кабельтовых. Все явственнее в свете незаходящего солнца в окулярах дальномера проступали его грозные очертания: длинное хищное тело с острым форштевнем, наклоненная назад конусовидная мачта, высокие надстройки.
Внезапно с мостика корабля замигал прожектор.
— Что он пишет? — спросил Качарава у сигнальщика.
— Просит сообщить состояние льда в проливе Вилькицкого.
— Ишь чего ему надо! — возмутился комиссар. — Караванов захотелось гаду.
— Запроси его название, национальность, — приказал Качарава.
С корабля ответили послушно и сразу: «Тускалуза». И тотчас же на его гафеле заполоскался хорошо видный в бинокль звездно-полосатый американский флаг.