Океан. Выпуск пятый
Шрифт:
— Здорово, старшой! — За работой да за шумом лампы они не услышали, как подошел к ним Николай Федорович. Это был уже тронутый старостью человек с отвислыми морщинистыми мешочками под глазами. Он присел рядом.
— Здоров, — буркнул в ответ Дородный.
— Мои? — Николай Федорович кивнул на кабель.
— Твои.
— Не успел предупредить.
— Стихия?
— Она, зараза. Третий день уже.
Помолчали. Николай Федорович увидел осколки стекла у валуна и покачал головой.
— Нагадили.
Посидев еще немного, он молча поднялся и, потягиваясь на ходу, отправился за валун. Однако тут же вернулся.
— Эй, старшой, подь-ка сюда!
— Чего тебе?
— Я говорю — подь! — Голос его был полон тревоги.
Дородный, а вслед за ним и Костя подошли к рыбаку.
— Вон он шторм идет. — Николай Федорович ткнул пальцем на северо-восток.
Оттуда из-за горизонта серыми рваными лохмотьями прямо на них летели обрывки низких туч. Опережая их, пока еще далекие, но уже различимые глазом, забелели на воде первые барашки.
— Сейчас тут будет. Тикать надо. Своих будить побегу.
Дородный досадливо плюнул:
— Чтоб тебя! Не успели! Еще бы каких-нибудь полчасика…
Костя пока толком не понимал, чего забеспокоились старик и Дородный.
— А может, успеем?
— Черта с два ты успеешь. Видишь, откуда дует? Через пятнадцать минут такое начнется, что… — и вздохнул: — Теперь здесь загорать придется. Хорошо хоть, бушлаты догадались с собой взять. Аа-а, ладно, пошли работу кончать.
Горизонт пропал. Его заволокло тугой мокрой мглой. Первый порыв студеного ветра долетел до острова. Костя зябко вздрогнул, сунул руки в карманы и как-то совсем невзначай позавидовал Барышеву и Карпенко.
Николай Федорович пытался добудиться своих друзей. Он тряс их за плечи, колотил сапогом по пяткам. Но те пригрелись, разоспались и в ответ на все его старания только бормотали что-то невнятное. Наконец проснулся вихрастый Саня. Он сел, не разлепляя глаз, помотал головой и поежился.
— Проснись, Саня! Беда!
— Какая тебе еще беда? — недовольно проворчал Саня и мгновенно вскочил.
Море, лишь недавно катившее неслышную зыбь, угрюмо встопорщилось седыми от ветра волнами. Хмурое клочковатое небо пласталось почти по самой воде. Оно окутало, скрыло от глаз большого острова, сопки на недалеком материковом берегу, и казалось, что во всем мире остался только этот островок и на нем они, пятеро.
Саня осмотрелся, не понимая, что происходит, и вдруг испугался. Он растерянно спросил Николая Федоровича:
— А… как же?.. Как же мы?!
Старик знал, что теперь отсюда никуда не денешься. Прислонившись к камню, он неторопливо и обстоятельно разминал «беломорину».
— Завез, старый!.. — взъярился Саня. — Лодка! Лодка где?!
Он метнулся было бежать, но Николай Федорович ухватил его за рукав телогрейки.
—
Саня вырвался из цепких пальцев старика, отошел в сторону и сел, обхватив голову руками.
«И дурак ты вроде не дурак, — продолжал про себя Николай Федорович. — И умным тебя не назовешь. Гусь тоже нашелся… Этак я еще даве мог плюнуть на вас обоих и утикать один. Тем паче лодке хозяин я».
Работа подходила к концу. Дородный и Костя залили муфту мастикой, вновь укрыли кабель мхом, собрали инструмент и только теперь почувствовали, как похолодало. Вокруг потемнело, засвинцовело, и никак невозможно было поверить, что еще час тому назад было ясное небо и их ласкало солнце.
Ветер нес крупные хлопья не то полузамерзшего дождя, не то полурастаявшего снега.
— Да, Костя, влипли мы с тобой в историю, — улыбнулся Дородный. За три года службы на острове насмотрелся он всякого и привык ко всему. Беспокоило его только одно: как там ребята на пункте? Справятся ли с вахтой без него?
Ветер донес горький аромат дыма. Даже от одного его запаха стало как-то теплее, пахнуло жильем, человеком. Дородный поднял сумку с инструментом и обрадованно сказал:
— Молотки. Снова запалили. Побежим греться.
В расщелине скалы, закрытой с севера осыпью обрушившихся камней, рыбаки разожгли небольшой костерок. Здесь не пронизывало ветром, хотя тоже было холодно и сверху падали рыхлые мокрые хлопья.
Горбоносый, замерзнув со сна, жался поближе к огню.
— И вы здесь? — с откровенным огорчением удивился он.
— А я тебе о чем толкую? — недовольно поморщился Саня.
И все трое сразу примолкли. Дородный бросил сумку к костру и сел на нее. Костя устроился рядом. У костра установилось молчание. Оно было трудным, гнетущим. Дородный и Костя поняли, что до них здесь шел какой-то крупный разговор.
Николай Федорович покряхтел, устраиваясь поудобнее, распрямил затекшие ноги и потер колени:
— Как погода ломается, стонут, треклятые… Ну, вот что, мужики, я старше вас всех и не первый десяток лет на Севере. Слушайте меня внимательно. Задуло крепко, в одни сутки не кончится. Бывает и по неделе такое.
Старик помолчал, потер колени, а у Кости от его слов опять засаднила мысль о тепле, оставленном там, на пункте.
— Харчей небось с собой не захватили? — спросил Николай Федорович Дородного, заранее зная, что спрашивает впустую. — Законно. Откуда было угадать, что случится такое. — Он развязал свой рюкзак, осторожно вынул из него непочатую бутылку спирта, отставил ее в сторону, а все остальное вывалил перед собой. Большой кус соленой семги в белой ветошке, несколько картофелин, сваренных в мундире, полкруга колбасы, хлеб и флягу с водой. — Сыпь у кого что есть! — приказал он.