Океан. Выпуск второй
Шрифт:
— Хватит тебе языком трепать, Герка! Уши вянут!
— А ты уши заткни. Кстати, тут не институт благородных девиц. Да знаю я: одно заткнешь, другое оставишь.
Меня не интересовали его рассказы. Мы привыкли к похабщине, и непристойная форма, тупость суждений не удивляли и даже не раздражали. Я не останавливал его, придерживаясь удобной точки зрения: «не любо — не слушай, а врать не мешай».
Но однажды за ужином, когда он сел на своего любимого конька, не знаю, что со мною случилось, я ввязался в разговор:
— Слушай, ну что ты заладил одно и то же?
Что тут началось! Я не могу повторить даже десятой доли того, что выслушал от Германа. Может быть, на этом все бы и кончилось, но он совершил ошибку: непосредственно оскорбил меня и мою семью. Я вскочил:
— Замолчи, скотина, или я разобью тебе котелок! Замолчишь, сволочь?
Казалось, что мои слова только подхлестнули Герку. Его речь стала еще грязнее. Он издевался над моей женой и матерью. Я потерял контроль над собой и от ярости уже ничего не соображал. Схватил со стола медный чайник, из которого мы всегда пили чай, и с силой швырнул в Герку. К моему счастью, он уклонился. Чайник снарядом просвистел мимо его головы, ударился о койку. Носик у чайника сплющился. Теперь наступил Геркин черед. Он был не из тех людей, которые прощают обиды.
— Убью! — тихо сказал он.
Не торопясь взял со стола нож и пошел на меня. Не думаю, что он хотел меня ударить, вероятнее всего, просто собрался попугать, унизить, но тогда я забежал за стол, схватил табуретку, приготовился к обороне. Нас разняли. Герман сквозь зубы процедил:
— Я тебе этот чайник не забуду, припомню. Каждый день смотри на носик и вспоминай сегодняшний день!
И он припомнил. Правда, после ссоры Герман никогда не задевал меня, хотя и продолжал свои обычные разговоры.
В начале июня «Таймыр» вышел в море. Мы ждали этой минуты с нетерпением. Дул свежий, прохладный северо-восточный ветер, но мы не уходили с палубы. Проплывала мимо зеленая, ставшая домом Соломбала, лесозаводы со стоящими у деревянных стенок судами, причалы «Экономии». «Таймыр» уже просвистел тоненьким голосом три продолжительных свистка, что означало прощание с портом. Одно из судов ответило басовито и солидно. Маймакса петляла. Вскоре потянулись низменные болотистые берега. Ветер стал крепче, холоднее. Чувствовалась близость моря. Берега удалялись. Слева они уже еле виднелись.
«Таймыр» шел между красными и черными вехами. Впереди краснела маленькая точка, не то буй, не то веха.
— Северодвинский плавучий маяк, — сказал кочегар, поднявшийся на палубу подышать.
Верно, это был маяк. Я видел такой впервые. Он казался самым настоящим судном с бушпритом, выкрашенный в красный цвет, с белой полосой посредине. Только в центре палубы возвышалась мачта с большим маячным фонарем. Мы прошли «плавучку» близко. Кто-то из маячных помахал нам рукой. Видно, распознал знакомого.
Так незаметно мы оказались в море. «Таймыр» стало покачивать. Он переваливался, как настоящий большой ледокол. Справа тянулся черный высокий «Зимний берег». В море гуляла волна. На судно, как стая курчавых болонок, бежали шипящие барашки. Так легко
Я поднялся в рубку. Пунченок стоял на руле. Часы показывали полночь, но было светло, как днем. В Белом море летом ночей не бывает. Пунченок недовольно сказал:
— Вставай. На вахту надо выходить за пять минут до смены. Понял? — До мореходки он учился в Военно-морском училище и гордился тем, что знает все морские порядки.
Я принял теплые ручки небольшого штурвальчика. Судно покачивало, и я никак не мог удержать его на курсе. Рыскал градусов по десять то вправо, то влево. Волновался и от этого все чаще гонял руль с борта на борт. Николай Николаевич нес штурманскую вахту. Он несколько раз заглядывал ко мне в компас, качал головой. Потом взглянул на мое лицо, подошел.
— Дай-ка сюда, — проговорил он, легонько отталкивая меня от штурвала, — и смотри.
Не прошло и нескольких секунд, как штурман успокоил судно. Оно устойчиво легло на заданный курс.
— Обернись, — сказал Николай Николаевич. — Ровная струя за кормой?
— Ровная.
— Становись к штурвалу. И запомни одно золотое правило: чем меньше ты будешь гонять руль, тем лучше. Чуть-чуть. Полградуса вправо, полградуса влево. И достаточно.
Я встал к рулю, начал меньше крутить штурвал. Судно пошло ровнее.
— Вот видишь, я был прав, — довольно сказал штурман. — Учись, пока я жив.
К концу вахты я уже довольно сносно управлял «Таймыром». Правило действительно было «золотое». Не гоняй руль, и все будет хорошо.
Утром ветер притих. Море начало успокаиваться. От воды поднимался низкий туман. Когда я сменился, пробили склянки — четыре утра. Такая рань, а солнце шпарит вовсю. На мою долю пришлась «собачья» вахта — с двенадцати до четырех. Я позавтракал, улегся в койку с чувством выполненного долга. Отстоял первую матросскую вахту.
Проснулся я оттого, что начал ерзать в койке. Судно качало. Меня то прижимало к борту, то к деревянной доске ограждения. По палубе кубрика катался все тот же медный чайник со смятым носиком. Он катался и гремел. На нижней койке, заклинившись подушками, похрапывал Герка. Качка на него не действовала.
«Погода изменилась, — подумал я. — Штормит, наверное. Надо вылезти на палубу».
Я, с трудом сохраняя равновесие, оделся и поднялся наверх. От утреннего спокойствия не осталось и следа. Небо и море стали серыми, волны потеряли свой мирный вид. Они катились одна за одной, большие, с белой пеной на верхушках. По передней палубе гуляла волна. Трудно было стоять.