Океан

Васкес-Фигероа Альберто

— Они не делают выводов. Их дело — разыскать тебя и передать судье, который все и решает.

— А судья что говорит?

— Тоже ничего. Вначале ему нужно встретиться с тобой. Но, как мне кажется, судьи чаще встают на сторону мертвого, а не живого. Ни один мертвец не нуждается в большем наказании, чем то, что он уже понес.

Отец медленно положил свою сильную и тяжелую, словно молот, руку на плечо Асдрубаля, вложив в эту скупую ласку всю нежность, на какую только был способен, а потом покачал головой, отгоняя мрачные мысли.

— Я не знаю, что еще и думать обо всем этом, сынок, — добавил он. — Мое дело рыбачить и приносить в дом деньги, благодаря которым ваша мать могла бы и дальше вести хозяйство, а вы

бы окончательно встали на ноги. Все, что касается законов и книг, для меня темный лес.

— Мы должны были слушаться маму и продолжать учебу, — заметил Асдрубаль. — Однако море завладело моей душой, а Себастьян, у которого голова всегда была светлой, не хотел становиться для нас обузой. Теперь уже слишком поздно. Впрочем, тогда никто и представить себе не мог, что ветры нашей жизни окажутся столь сильными и непопутными.

Абелай Пердомо слабо улыбнулся:

— Я тебя с самого детства научил хорошо ставить и опускать паруса и заходить в порт даже при встречном ветре.

— Знаю, отец. Я усвоил все твои уроки. Но море я понимаю лучше людей. В этом деле мы словно плывем над вершинами скал Фамары. Один неточный галс — и мы налетим на утес.

— Святой Марсиал защитит тебя и не позволит случиться еще одному несчастью.

Святой Марсиал, покровитель Лансароте, с давних времен считался наиглавнейшим святым семейства Пердомо Марадентро, представители которого в жизни не переступили порог ни одной церкви и не верили ни во что, кроме собственных сил и удачи. Однако стоило морю разбушеваться не на шутку, рыбе, которая вот-вот уже должна была оказаться на дне лодки, сорваться с крючка, а жаркому ветру, прилетавшему из пустыни, принести с собой облака желтой пыли, от которой задыхался весь остров, Пердомо вспоминали о своем святом покровителе.

Так они и жили: то молились и благодарили святого, то проклинали его — в зависимости от обстоятельств. Однако в последнее время для всех стало очевидно, что святой Марсиал отвернулся от семьи, и сделал это он по собственной воле, словно и его страшило появление в доме такой странной девушки, какой была Айза Пердомо.

— Живет будто и не здесь, — с горечью произнес Абелай, отвечая на вопрос сына. — Кажется, что она не знает, куда приткнуться, или не может избавиться от своих дурных мыслей даже по ночам. Бродит, словно привидение, по дому и даже кусочка хлеба в рот не берет. Но, невзирая ни на что, с каждым днем становится все красивее. От одного только взгляда на нее моя душа наполняется радостью, а сердце — страхом. Не знаю, черт возьми, к чему стремится эта девчонка!

Асдрубаль хитро улыбнулся.

— Ведь это ты ее породил, — сказал он. — Лучше бы ты эту красоту разделил на троих.

Абелай Пердомо легонько толкнул сына в плечо, от чего любой другой свалился бы с ног.

— Хорош же ты был бы с таким задом, как у Айзы! — воскликнул он. — Ох, как бы за тобой бегал корчмарь Арриета!

~~~

Если кто-то имел бы возможность посмотреть на дона Матиаса Кинтеро, так ни разу и не вышедшего за стены, окружавшие имение его предков, он бы решил, что тот превратился в мумию. Снедаемый ненавистью, он отказывался от еды, а с тех пор, как лейтенант Альмендрос ушел в свой долгий отпуск, не принимал никого, кроме Дамиана Сентено, который каждый божий день поднимался из Плайа-Бланка, чтобы рассказать патрону о том, как идут дела.

Больше он уже не сидел под перголой у крыльца и не любовался закатом над Тимафайа, а тихо ждал наступления вечера, запершись в красной зале с изъеденными молью шторами. И только тогда, когда последний солнечный луч уползал за горизонт, уступая место тысячам звезд, он выходил во двор или в сад и бродил там, словно неприкаянный дух, блуждающий среди ночных теней.

Рохелия Ель-Гирре, которая многое знала о тенях, ибо сама всю

жизнь была не более чем тенью настоящей женщины и наваждение это не рассеивалось даже в знойный полдень, часами стояла у окна за опущенными жалюзи и все ждала, не раздастся ли выстрел. Она ужасно боялась пропустить эту занимательную сцену, ей хотелось видеть, как мозги проклятого старика, который унижал ее столько лет, разлетятся по саду.

Все давно уже было готово: были выбраны тайники для серебряной посуды; подделаны, пока еще без проставления даты, чеки, которые с неописуемым хладнокровием она крала все эти годы, и надежно спрятаны на дне одного из сундуков дубликаты ключей от сейфа. Как же ей не терпелось, как хотелось, чтобы поскорее пришло то время, когда ее самая сильная, самая сокровенная мечта осуществится — ее хозяин решится наконец убить себя, и единственным свидетелем произошедшего будет она.

— Он не умрет! — раз за разом повторял ее муж Роке Луна, который всегда был ужасным пессимистом. — Хоть ты с ним и спишь, я-то его знаю намного лучше. Этот проклятый старик не окочурится, пока не увидит труп Асдрубаля Пердомо изрубленным на куски. Жажда мести удерживает жизнь в его теле, а так как он почти уже и не живет, а жажда его сильна, то он протянет еще долго.

— Ты считаешь, что сержант все-таки сможет убить парня?

— Сентено? — переспросил он. — Несомненно. Дону Матиасу доставляет удовольствие говорить о войне, и он частенько рассказывал мне об этом Дамиане Сентено, самом злом и бесчестном мерзавце из всех, что только бывали в Терсио. Когда он вернулся из России, то даже легион не мог справиться с его буйным нравом. В итоге произошла какая-то заваруха, за которую его и выгнали из легиона, и он четыре года провел в тюрьме. Но что бы там ни было, старик его обожает — помогал ему все эти годы и поддерживал с ним дружбу, где бы тот ни находился. — Словно для того, чтобы придать еще больше веса своим словам, Роке Луна тряхнул головой. — Старик знает, каких нужно подбирать себе людей. Этот Сентено однажды вручит ему игральные кости, вырезанные из черепа Асдрубаля.

— Когда?

— Как только выследит, будь спокойна. Дамиан Сентено, будто хорек, который не спешит до тех пор, пока не обнаружит нору своей жертвы. Тогда он немедля набрасывается на нее и одним-единственным укусом перегрызает хребет. Как только Марадентро вылезет из той щели, в которую он забился, на свет божий, он тут же умрет.

— Его отец приходил сюда. Он хотел поговорить со стариком. Мне не показалось, что его легко запугать.

— Я и его хорошо знаю, — согласился Роке Луна. — Чтобы справиться со старым Пердомо в открытом бою, понадобятся двое таких, как этот Дамиан Сентено. Но у Абелая нет и одной десятой доли злости, что живет в Сентено. Чем сильнее яд, тем меньше мензурка. А Дамиан Сентено — это чистейший яд.

— Но он не защищает своего сына.

— И это тоже играет в его пользу. Он станет думать головой, а не сердцем, и в этом будет его преимущество.

Однако у Рохелии Ель-Гирре были насчет Сентено кое-какие сомнения. Время тянулось для нее бесконечно долго, и она никак не могла дождаться наступления того часа, когда все это богатство, среди которого она жила с тех пор, как помнила себя, но которое ей никогда не принадлежало, перейдет в ее руки.

Ее жизнь всегда была связана с семьей Кинтеро, и она видела, как род этот постепенно тает, словно гигантская сахарная голова, попавшая под дождь. В те моменты, когда она смотрела на последнего в роду Кинтеро, бродящего, словно привидение, по спящим виноградникам, она с удовольствием перебирала в уме имена тех, кто уже сгинул в небытие, в то время как она, Рохелия, самая худая и самая слабая, с самого рождения страдавшая такой сильной чахоткой, что никто не дал бы за ее жизнь и песеты, продолжала и по сей день вертеться как веретено и вот-вот должна была стать хозяйкой усадьбы.