Океан
Шрифт:
— Ты снова опустишь мачты?
— Только если снова появится катер, — ответил Абелай Пердомо. — Этот баркас не рожден для гонок. Тем более что боролся он всю ночь.
— Я слышала.
— Помнишь, когда мы были молоды, он не издавал ни единого скрипа? Казалось, он скользит по воде, словно чайка.
— Мы тоже были тогда молоды. И у нас тогда суставы не скрипели. — Она хитро улыбнулась. — Ну может, только тогда, когда ты обнимал меня слишком крепко.
Он обнял ее за плечи и привлек к себе, затем поцеловал в шею и что-то прошептал ей на ухо, отчего она вздрогнула.
— Может быть, потом, — ответила она. — Во время сиесты, когда
— У руля или в каюте?..
К тому времени уже совсем рассвело, и Асдрубаль крикнул со своего наблюдательного пункта:
— Никого! Похоже, они устали искать нас.
— Не стоит себя обнадеживать, — ответил ему отец. — Но как бы там ни было, иди спать. Разбуди Айзу, пусть сменит тебя. — И снова поцеловал жену. — Я тоже чуток посплю. Ко времени сиесты мне нужно как следует отдохнуть.
— Хочешь, я приготовлю тебе завтрак?
Но Абелай махнул рукой, отказываясь:
— Час назад пожевали немного гофио. Я не голоден. — Он устало поднялся на ноги, держась за поясницу. — Попробуй порыбачить… и не теряй из виду горизонт. Как только заметишь что-нибудь, разбуди меня. Помни, этот проклятый катер очень быстроходный.
На палубу поднялась Айза, и все утро они провели за рыбалкой и уборкой. За все это время только один самолет появился с южной стороны и быстро скрылся на северо-западе, там, где очень далеко протянулись европейские берега.
Возможно, он летел из Америки.
— Ты можешь себе представить, что за несколько часов он проделывает путь, на который мы потратим недели? Иногда я ругаю себя за то, что я такая эгоистка, иначе я бы не пыталась удержать вас вдалеке от мира, в котором бы вам следовало жить. Я по своей воле выбрала Плайа-Бланка, однако вам никто не предоставил выбора.
— У Себастьяна и Асдрубаля он был. И думаю, что я тоже, если бы настал мой час, сделала бы выбор в пользу Лансароте.
— Почему?
— Потому что чужие земли не влекут меня.
Аурелия Пердомо задумчиво смотрела на свою красавицу дочь, стоявшую у борта с лесой в руке, и удивлялась тому, что так и не научилась понимать ее. И она всегда удивлялась тому, что дочь ее никак не хочет принять свое взросление, хотя многие дети мечтают поскорее стать взрослыми.
Иногда она вела себя как взрослый человек, но иногда совсем как малый ребенок.
В молодости Аурелия готовилась сделать карьеру, но судьба распорядилась иначе, и она стала домохозяйкой, все свое время проводившей с детьми, с которыми всегда могла найти общий язык, но эту сказочно красивую девочку, ради счастья которой она отдала бы жизнь, она понять не могла, ибо та, казалось, уже родилась взрослой. Однако в последнее время Аурелии стало казаться, что ее дочь словно сделала шаг назад, и если раньше, будучи ребенком, она своим поведением и суждениями напоминала взрослого, то теперь, став взрослой, она все больше и больше стала походить на ребенка.
Казалось, что Айза, осознав наконец, что стала женщиной, всячески пытается подавить в себе любые проявления женственности.
— Что ты чувствуешь, когда тебя трогает юноша? — спросила Аурелия дочь.
— Меня еще ни один не трогал, — был ее ответ.
— Почему?
— Ты говорила, чтобы я не позволяла себя трогать.
— Забудь все, чему я тебя учила. А что ты чувствуешь, воображая, что тебя ласкает юноша? Артуро, например?
— Он однажды попытался это сделать, но я отвесила ему оплеуху. Ни в одной книге не написано, что мужчины завоевывают женщин подобным образом. Герои романов
— Но в жизни не всегда бывает так, как в кино или в книгах. И ты не можешь требовать от бедного Артуро, которого я с таким трудом научила читать, чтобы он рассказал тебе интересные истории из своего прошлого. Да и что он может спеть тебе, частушки, которые подвыпившие мужчины горланят в тавернах?
Айзе совсем не хотелось продолжать этот разговор. На какое-то мгновение она затихла, разглядывая горизонт, и наконец произнесла:
— Корабль.
Аурелия посмотрела в ту же сторону, что и дочь, и сердце ее забилось так быстро, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, однако, вглядевшись в горизонт, она поняла, что судно это действительно было кораблем с высокими бортами, ничем не напоминавшим быстроходный катер. Двигалось оно в том же направлении, в котором час назад скрылся самолет.
— Не думаю, что люди с корабля могут нас увидеть, а если и увидят, то решат, что мы просто рыбачим.
— Так далеко от берегов?
— Им даже в голову не придет, что в этом есть что-то подозрительное. В любом случае, будет лучше, если мы позовем твоего отца. Скоро время завтрака.
Абелай Пердомо довольно долго рассматривал корабль в бинокль и в итоге отрицательно покачал головой:
— Не стоит беспокоиться… Это трансатлантический лайнер, он быстро удаляется… — Он слегка улыбнулся. — Запомните его хорошенько, потому что еще не скоро вы снова увидите корабль. Еще немного, и мы выйдем за пределы обычных корабельных путей.
— Ты хочешь сказать, что никто не придет нам на помощь, если с нами случится что-то дурное?
Он повернулся к жене, задавшей этот вопрос.
— Только люди с материка все время ждут, что кто-то придет им на помощь, — ответил он. — Когда ты оказываешься в море, то должен сам с ним справляться, потому что, когда тебе понадобится помощь, скорее всего, некому будет протянуть тебе руку. — Он поправил ей волосы. — Всегда помни об этом. С этого момента и впредь нам не на что будет рассчитывать, кроме как на море и ветер, которые станут нашими наизлейшими врагами. — Он замолчал, засмотревшись на высокую волну, поднявшую на свой гребень баркас, а затем величественно удалившуюся на запад. — Америка очень далеко, — добавил он. — Наверное, даже слишком далеко, однако если мы доберемся туда, то лишь потому, что мы — мы сами! — смогли это сделать.
~~~
После того как дон Матиас Кинтеро выслушал историю Дамиана Сентено, он, казалось, стал еще меньше, или же, может статься, это комната, из которой он уже не выходил и в которой даже окна запрещал открывать, стала больше. А может, это все привиделось Сентено, у которого от духоты, стоявшей в спальне, и кислого запаха пыли, пота, немытого ночного горшка и остывшей еды все плыло перед глазами.
Роке Луна превратился в абсолютного хозяина дома, в котором он, похоже, был единственным живым существом, ибо неприкаянный дух, живущий в спальне капитана, уже нельзя было назвать человеком. Луна бродил по длинным коридорам поместья и его комнатам, выходил во двор и каждый день не уставал поражаться тому, как дом меняется вместе с хозяином. Казалось, что годы всей своей тяжестью навалились на некогда прочные его стены и по ним, как морщины по лицу, побежали трещины.