Океан
Шрифт:
«Каким будет мужчина, который однажды полюбит эту девушку? — спросил он сам себя, пока набрасывал очертания крепости, избегая смотреть на Айзу, которая теперь волновала его не на шутку. — Что можно почувствовать, когда подобное создание отдается тебе, когда она позволяет ласкать свое тело и смотрит на тебя иначе, чем на других мужчин?»
Марко Замбрано знавал многих женщин и чувствовал себя абсолютно удовлетворенным, ибо большинство из тех, кого он желал, отдавались ему добровольно. Ему было хорошо со всеми. Он не тяготился ни одной, так как строил отношения на взаимности: он не делал ничего такого, чего
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
— Оставила жениха на Лансароте?
Он тут же раскаялся в том, что задал дурацкий вопрос, и под ее пристальным взглядом почувствовал себя глупым мальчишкой.
— Извини, — попросил он. — Я забыл, что тебе не хочется говорить о себе.
— Поговорим о вас.
— Обо мне? — удивился он. — Что может быть интересного во мне? — Он улыбнулся. — Я предполагал, что ты никогда не решишься позировать мне.
— Возможно, вы были правы. Но потом я увидела ваши картины, и некоторые мне понравились. — Она сделала паузу. — На чьей стороне вы были во время войны?
— Я на войне не был.
Было видно, что ответ удивил Айзу. Она посмотрела на него с большим вниманием:
— Я думала, что все мужчины воевали. Сколько вам лет?
— Тридцать пять.
— В таком случае если вы испанец, то должны были быть на чьей-то стороне.
— Я уехал из Испании еще до войны. Я ненавижу войны…
— А если бы вы остались там, то на чьей бы стороне были?
— Ни на чьей.
— Вас бы заставили.
— Я бы отказался.
— Тогда вас бы расстреляли.
— Возможно, — согласился Марко. — Полагаю, что меня бы расстреляли тут же, причем и те, и другие. — Он улыбнулся. — Но я оказался хитрее, чем они, и вовремя смылся.
Айза замолчала, погрузившись в свои размышления.
— Вы знаете, — наконец заговорила она, — когда я увидела вас в госпитале, то мне показалось, будто вы были на войне. Потому-то ваш ответ меня и удивил. Обычно я не ошибаюсь в подобных случаях.
— Увы, на этот раз ты ошиблась.
Она не ответила и снова погрузилась в молчание. Но можно было с уверенностью сказать, что сейчас ее мысли занимает что-то другое.
Возможно, она думала, что, уплыв с родного острова, она постепенно лишится своего дара, унаследованного от прабабушки.
И мысль эта не могла ее не обрадовать. В конце концов, она с детства мечтала избавиться от проклятого дона.
~~~
Дамиан Сентено два дня провел с изящной пуэрториканкой, дочерью какого-то заезжего китайца и мулатки. В борделе она работала не более полугода, но уже хвасталась тем, что, переходя из рук в руки, за день может оказать не менее двенадцати «услуг».
Муньека [20]
20
Муньека — кукла, куколка.
Кроме того, Муньека прекрасно говорила по-английски, по-французски, в совершенстве владела испанским, немецким и китайским языками, и это обстоятельство не могло не удивить Дамиана Сентено.
— Если ты приедешь на Барбадос и станешь работать у меня переводчицей, я тебе буду платить вдвое больше, чем ты зарабатываешь сейчас, — предложил он ей на вторую ночь, проведенную вместе.
— А что ты должен делать на Барбадосе?
— Отыскать кое-каких родственников.
— Вчера ты сказал, что в этом мире у тебя нет никого, ни единой живой души, что у тебя нет родственников.
— А их у меня и нет, — заметил Сентено, не теряя спокойствия. — Это очень длинная история, связанная с наследством.
— Много денег?
— Достаточно.
Она хитровато рассмеялась, одновременно покусывая его грудь в том месте, где проходил длинный шрам.
— В таком случае я поеду с тобой, — сказал она. — Но ты должен будешь платить мне в три раза больше, чем заплатил за эти дни.
— Согласен.
— В котором часу отходит корабль?
— В три. Мне придется уйти пораньше, чтобы достать тебе билет.
Поиски билета помешали в этот день Сентено выкроить время для того, чтобы пойти в портовое управление и официально навести справки у начальника, прежде чем уйдет патрульное судно.
Вероятно, если бы он лучше говорил по-французски или рядом с ним была бы Муньека, сержант, который замещал временно отсутствующего начальника порта, рассказал бы ему, что тот срочно отбыл на соседнюю Гваделупу, где вот уже несколько дней как искали терпящий бедствие баркас.
Дамиан Сентено даже предположить не мог, что в то время, как они с Муньекой отплывали на Барбадос, на аэродроме Форт-де-Франс поднимались в воздух два самолета военно-воздушных сил, у пилотов которых было то же задание, что и у него самого: определить местонахождение старого баркаса, который вышел из Плайа-Бланка три месяца тому назад.
Плавание было недолгим и приятным, ибо в путь они отправились на роскошном трансатлантическом лайнере, а море после продолжительных штилей по-прежнему оставалось спокойным. Муньека же, стоило ей лишь ступить на палубу, тут же превратилась из дешевой шлюхи в восхищенную, воспитанную туристку, отправившуюся в захватывающее путешествие.
— Кто тебя не знает, сказал бы, что ты всю жизнь провела среди светских людей, — заметил Дамиан Сентено. — Ты знаешь так много языков и так хорошо держишься, что я рядом с тобой кажусь жалким деревенщиной.