Океан
Шрифт:
Вяземский ухмыльнулся:
– Полезешь наверх, мы староваты по верхам скакать.
– Понял, – улыбнулся Костя.
Полковник с майором уже закончили обустройство своего ночлега, лишь Костя продолжал суетиться наверху.
Усевшись к столику, Чесноков уткнулся в какой-то листок. В минуты, когда полковник пытался на чём-то сосредоточиться или задумывался о чём-то, глаза его мрачнели, брови сводились к переносице, лоб хмурился, скулы напрягались, а на висках выступали вены. При этом Чесноков имел привычку одной рукой мять свой коротко стриженый затылок, а другой – с силой давить на массивное колено. Ещё в такие моменты он любил грызть карандаши, ручки, а иногда и ногти.
Дверь раздвинулась, и на пороге появился суховатый низкорослый мужичок, с улыбкой занося сумку.
– Извините, тридцать четвертое место здесь?
И его взору предстал Чесноков во всей красе: широкоплечий, в трико и майке, с армейской татуировкой на левом плече, выпученными глазами и со страшным оскалом, закусывая ноготь мизинца правой руки.
– Здесь, – сказал лохматый, носатый, усатый, с перекошенными бровями, худощавый мужик в черной рубашке, откуда-то слева, показывая пальцем наверх.
Сумка мужика явно потяжелела.
– Здесь, здесь, мужчина, – сказала проводница.
Ира улыбнулась – «Вот змея» – и со стуком закрыла за мужиком дверь сзади.
Тому показалось, будто что-то взорвалось у него за спиной, и сумка выпала из рук. Он нагнулся, чтобы её поднять и куда-нибудь определить.
В этот момент сверху спрыгнул высокий Константин в свитере, поверх которого был пристегнут ремень с кобурой. Определив сумку, мужичок выпрямился и уперся в плечо Константина, на него смотрела кобура пистолета. «Попал, мафия! Да чёрт с ней, сумкой, лишь бы не убили».
Он вскарабкался на вторую полку, хотя было желание вскарабкаться на третью, и принялся неумело разматывать скатанный матрац. Сделать это было очень неудобно при условии, что сам он находился на той же полке, что и матрац, и ему мешала верхняя одежда. Мужичок пытался проделывать эту хитроумную операцию как можно тише и незаметнее, но получалось все донельзя наоборот: сверху доносилось адское шуршание и ёрзание, при этом мужичок несколько раз сильно бился головой об верхнюю полку. Такое поведение соседа-пассажира ввело в недоумение находящихся внизу и много повидавших милиционеров.
Поезд медленно тронулся и понемногу начал набирать скорость. В окнах проносились огни ночного города, вагон стал медленно покачиваться.
«До свидания, столица».
Дикие звуки с верхней полки утихли, и молчание прервал Константин:
– Пойду, узнаю насчет чая и постели.
Через некоторое время он вернулся с тремя комплектами постельного белья.
– Сейчас чай будет, – подмигнул Костя, усаживаясь рядом с Чесноковым.
Проводница, сияющая и улыбающаяся, с тремя стаканами чая заплывала в купе, поблескивая глазами.
– Вот спасибо, хозяюшка, – улыбнулся Вяземский.
– Да не за что. А с вами мужчина до Мичуринска будет брать постельное бельё? – обратилась она к сидящим справа внизу Чеснокову и Маликову. Они недоумевающие пожали плечами и кивнули головой на верхнюю полку слева. Свернувшийся в клубок человек, накрытый сверху курткой, возлежал на полке спиной к присутствующим.
– А, мужчина? – растерялась проводница. – И почему вы в ботинках на матрац залезли?
Мужчина подскочил, ударившись головой об верхнюю полку, обернулся и выставил округлённые глаза на растерянную девушку.
– Мужчина, вы будете брать бельё? – оторопела Ира.
– Да! – почти крикнул мужичок. От долгого возлежания под тёплой курткой лицо было покрыто капельками пота.
– Пойдемте, получите…
Он сполз с полки и зашелестел за высокой проводницей.
– Да, странный хлопец из Мичуринска, – сказал Чесноков, пододвигая к себе чай.
– Может, нервный какой? – стал размышлять Костя.
Майор оголил в улыбке свои зубы:
– Ага, ты бы из кобуры еще ствол достал, он тогда вообще бы… А у тебя, Владимир Иванович, что там за наколка? – показал он на плечо Чеснокова кривым пальцем.
– Армейская.
– Ага, а внизу подпись ВОВА. Неактуально сейчас, более подходит ВАВАН, – и Вяземский истерически закатился в смехе. Его тут же подхватил Костя.
– Сам бы хоть причесался, – строго сказал Чесноков и тут же сорвался в гомерическом хохоте. Их лица раскраснелись, у Вяземского проступили слезы.
– Гы – Гы – Га – Гы – У – У, – отпустило.
– Костя, сходи за ним, а то он не вернется, – выдавил Чесноков, успокаиваясь. И вся компания грохнула смехом с новой силой. Постепенно их действительно отпустило, и вся напряжённость дня куда-то исчезла.
Они приводили в порядок свои лица: кто тёр раскрасневшиеся щеки, кто протирал слезы.
– Может, и вправду не вернется…Костя…
Вдруг дверь раскрылась, и на пороге появился мужичок, прижимая к груди стопку белья: «Как комсомолец-доброволец шёл на смертный бой».
Он закрыл за собой дверь, бросил бельё на полку и сел рядом с Вяземским, потом резко нагнулся под стол к своей сумке, покопался и также резко выпрямился, бухнув на стол литровую бутылку рядом с тремя стаканами чая.
– Меня Николаем зовут, может -…А в голове у Коли проносились последние мысли «Эх, была не была… пан или пропал… помирать, так с музыкой… лучше синица в руках, чем дятел в заднице, да еще с пистолетом».
Разгорячённые лица теперь устремились на Чеснокова: Костя хоть и знал полковника, но трепетал перед его авторитетом, Вяземский понимал, что решать действительно Чеснокову. Но Николай был абсолютно уверен, что сидящий перед ним здоровый мужик, – точно их пахан.
– А что, сегодня, в конце концов, 23 февраля… – после долгой паузы вдруг сказал Чесноков. Напряжение спало, стол был накрыт, и веселье покатилось. Недоразумение было исправлено. Николай оказался рубахой-парнем и долго травил весёлые истории.