«Оккультный Рейх». Главный миф XX века
Шрифт:
Оккультизм и эзотеризм часто путают с мистикой — аскетическим состоянием личности, молитвенным единением с Богом, способностью непосредственного созерцания Божества. Это непозволительно хотя бы потому, что богословские системы Западного и Восточного христианства, католицизма и православия немыслимы без мистического элемента, тогда как все оккультное и эзотерическое христианство отвергает как «антирелигию, корни которой уходят в глубины ада»90. Православный богослов Владимир Лосский утверждал, что мистика — это «совершенство» и «вершина всякого богословия», поскольку целью каждого христианина является соединение с Богом, или обожение, и «чем мистичнее христианская теория, чем непосредственнее устремляется она к высшей своей цели — к единению с Богом, — тем она и „практичнее“»91.
Теология
Крупнейшими православными мистиками были Дионисий Ареопагит (точнее сказать, Псевдо-Дионисий), Максим Исповедник, Григорий Палама. Интересно, что православная мистическая практика (исихазм) культивировалась румынскими фашистами из Легиона Михаила Архангела.
В германском католицизме к средневековому мистическому направлению следует отнести Мехтильду Магдебургскую, Генриха Сузо и Иоганна Таулера. Но, безусловно, высшим выражением западной христианской мистики является творчество Иоганна Экхарта, или Майстера Экхарта (ок. 1260 — ок. 1328). Собственно говоря, именно ради фигуры этого «великого рейнского мастера» мы и позволили себе столь пространный экскурс. Ведь если вообще уместно отметить какую-то связь нацистской идеологии и мистики, то лишь фигура Экхарта делает это оправданным (разумеется, с оговорками). Монах-доминиканец Иоганн Экхарт учился в Парижском университете, где затем стал профессором богословия. Преподавал Экхарт также в Страсбурге и Кёльне. Главная тема его мысли — способность познавать Божество (Gotheit) благодаря тому, что в самом человеке есть несотворенная «искорка», единосущная Богу. Отрешаясь от своего «я», соединяясь с Божеством, человеческая душа становится орудием вечного порождения Богом самого себя92. В этой концепции католические инквизиторы усмотрели элементы пантеизма. Это, а также и то, что часть своих трактатов Экхарт опубликовал на немецком языке, позволили Ватикану обвинить мистика в ереси — в 1329 году папской буллой 28 положений его учения были объявлены ложными. Правда, впоследствии католицизм снял эти обвинения. Важно подчеркнуть, что наследие Экхарта оказало решающее воздействие на развитие немецкой философии и культуры.
В контексте нашей работы нас интересует прежде всего интерпретация творчества Майстера Экхарта национал-социалистами. Отечественный исследователь наследия этого мистика Михаил Хорьков пишет: «Первая половина XX века была ознаменована пробуждением нового всестороннего интереса к Экхарту, ставшему объектом внимания не только филологов, богословов и философов, но и неожиданно оказавшемуся в центре идейных запросов и идеологических конфликтов эпохи. Немецкий национализм неожиданно увидел в Экхарте одного из своих духовных предтеч… Законченный образ Экхарта как духовного вождя германской нации сложился в эпоху национал-социализма. Официальный идеолог нацизма Альфред Розенберг в своей книге „Миф XX века“ назвал Экхарта „апостолом нордического Запада“. В национал-социалистической Германии количество книг об Экхарте как о „духовном вожде нации“ было велико как никогда»93.
Альфред Розенберг был, пожалуй, единственным человеком в руководстве НСДАП, кто живо интересовался наследием Экхарта и средневековой христианской мистикой и даже заявлял, что «работы и проповеди» Майстера Экхарта должны стать «настольной книгой в каждом немецком доме». Одну из частей своего труда «Миф XX века» (1930 год)94 «партийный философ» назвал «Мистика и действие». Центральную роль в своей расовой интерпретации философии Розенберг отвел «рейнскому мастеру».
По мнению Розенберга, в немецком мистике можно «проследить воздействие нордической сущности… Этот мистик стремится все больше и больше освободиться от конфликтов материального мира. Он признает инстинктивные моменты нашего человеческого существования, наслаждение, силу, но также и так называемые добрые дела несущественными для души; но чем больше он преодолевает земные трудности, тем величественнее, богаче, обожествленнее чувствует себя он внутренне»95.
Розенберг справедливо отмечал, что «благую весть немецкой мистики всеми способами душила Церковь», достаточно точно он определял и цель Майстера Экхарта: «пробуждение Бога в собственной душе, Царства Небесного внутри нас»96. С другой стороны, вряд ли можно признать оправданными попытки придать творчеству мистика осознанно-расовый характер. Подобный вывод Розенберг делает на основании двух вынутых из контекста цитат: «В одной из проповедей Экхарт делает различие между кровью и плотью. Под кровью он понимает все, „что в человеке не подвластно его воле“, то есть действующее в подсознании, противоположность душе. А в другом месте Экхарт говорит: „Самое благородное, что есть в человеке, это кровь — в хорошем смысле. Но и самое дурное в человеке — это тоже кровь — в плохом смысле“»97.
Не совсем верно и утверждение, что Экхарт провозглашал «равноценность души и Бога» (Розенберг путает категории единосущности и равноценности). Философ настойчив в желании показать мистика в качестве «революционера», борющегося с Римом. Католицизм же для нацистского философа — воплощение чуждой расовой души.
Главу о мистике Розенберг завершает так: «Оба полюса нашего бытия: мистика и жизненная деятельность, охваченные, несомые динамичным чувством жизни, окрыленные приверженностью к свободно творящей воле и благородной душе. „Стать единым с самим собой“ хотел мастер Экхарт. И этого хотим, наконец, и мы»98.
Возникает вопрос, как относились к философии Розенберга другие нацистские руководители? Шпеер в своих мемуарах пишет: «Розенберг сотнями тысяч распродавал свой семисотстраничный „Миф XX века“. Официально книга считалась учебником партийной идеологии, но в беседах за чайным столом Гитлер без обиняков говорил, что это малопонятный бред, написанный самоуверенным прибалтом, который крайне путано мыслит. И вообще Гитлер удивлялся, что подобная книга вышла столь большим тиражом: „Возврат к средневековому мышлению“»99. Приведенная цитата противоречит воспоминаниям Отто Штрассера, которому в частной беседе Гитлер заявил, что «Миф XX века» — это «самая сильная книга подобного рода, она даже лучше, чем „Основы девятнадцатого века“ Хьюстона Чемберлена»100. Правда, речь шла не о немецкой мистике (к которой Гитлер был, повторим, совершенно равнодушен), а о расовом понимании истории. Небесполезно для нас и мнение консервативно-революционного мыслителя Юлиуса Эволы, который в своей работе «Фашизм. Критика справа» охарактеризовал труд Розенберга как «компиляцию, за которой, впрочем, нельзя отрицать определенных достоинств и наличия удачных интерпретаций».
Кроме Розенберга, восторженные оценки творческому наследию Майстера Экхарта давали некоторые нацистские ученые. К примеру, расолог и лингвист Ганс Гюнтер в эссе «Религиозность нордического типа» (1943 год) отмечал, что «в западном христианстве мистика начала развиваться после того, как нордический, германский дух внедрился в заимствованную римско-христианскую идею. Самым ярким проявлением этого был Майстер Экхарт»101. Философ Эрнст Крик в работе «Формирование человека» (1941 год) констатировал, что возрождение немецкого субъективизма в борьбе с Римом с XIV века «определяет внутреннюю историю немцев, начиная с Майстера Экхарта, минуя протестантизм, и вплоть до немецкого идеализма»102. Как видим, эти оценки вполне соответствуют точке зрения автора «Мифа XX века».
Интерес интеллектуалов, типа Розенберга, к средневековой христианской мистике был, по сути, исключением и не являлся неотъемлемой частью идеологии национал-социализма. Но и в случае с Розенбергом этот интерес носил, во-первых, не практический, а исторический характер и, во-вторых, был связан с желанием представить Экхарта в качестве духовного предтечи нацизма. Отсюда — довольно вольная трактовка наследия «рейнского мастера». Собственно говоря, лишь наличие в трудах Розенберга и его эпигонов восторженных сентенций о мистике Майстера Экхарта позволило некоторым исследователям заявить о том, что «национал-социалистические идеологи ощущали свою связь, прежде всего, с мировоззрением немецких романтиков и идеалистов, пронизанным иррациональными, иногда даже мистическими элементами». Об этом писал, в частности, немецкий историк Фриц Штипель103.