Оккупация
Шрифт:
Генерал Шраменко, инструктируя нас, сказал:
– Радарные средства обнаружения целей должны работать круглосуточно. Офицер, не обеспечивший такую работу, будет предаваться суду военного трибунала и приговариваться к расстрелу.
Мне предписывалось посетить самую дальнюю радарную установку.
Помню, какой сильный мороз ударил в день нашего отъезда. Я взял вещмешок, краюху хлеба и тёплые носки. Надежда хотела одеть меня в свою тёплую кофту, но я наотрез отказался. Однако она сунула эту кофту в вещмешок, и я в своём долгом и опасном путешествии не однажды убеждался, как эта кофта служила мне, а в иных критических обстоятельствах
Утром мы приехали в Беломорск. Кто-то сказал:
– На улице сорок восемь градусов.
Я никогда не знал такого холода. Пока мы шли, а точнее, бежали от поезда до машины, которую нам прислали из части, мороз сковал всё тело словно раскалённым ледяным железом. И потом, пока мы минут пятнадцать-двадцать ехали по городу и за город, холод лишил меня возможности дышать и говорить. Горло остыло и, казалось, заморозилось, тело под шинелью теряло чувствительность. Брезентовый кузов машины ничем не обогревался. Но вот мы у подъезда части, высыпали, как горох, и вбежали в помещение. В кабинете командира полка я запустил руку в вещмешок, – тут ли Надина кофта? – но как её наденешь, женскую-то?
В Беломорске мы вместе работали дня три, и все эти дни мороз держался жестокий, а затем начальник нашей группы мне сказал:
– Вам купили билет до Мурманска, поедете в ваш конечный пункт – Линахамари. Это на границе с Финляндией или Норвегией, можно сказать, край нашей земли.
Удивительное дело: в Мурманске, хотя от Беломорска он и недалеко, было совсем тепло, почти ноль градусов. Оказалось, так влияет на погоду течение Гольфстрим, которое совсем рядом мощно катит свои тёплые воды по Баренцеву морю.
До Линахамари плыл теплоходом: старая, ржавая посудина, таскавшая грузы и людей всю войну и счастливо уцелевшая, долго ползла по рукаву моря, врезавшемуся в тело Кольского полуострова и образовавшему удобнейшую бухту для мурманского порта, а затем вышли в открытое море и почти тут же попали в жестокий шторм. Сидя в трюме под задней палубой, я вначале не понимал, что происходит. Меня качало так, что я не мог стоять на ногах. Сидевшая в уголке на задней лавке молоденькая девчонка обхватила руками голову, уткнулась в хозяйственную сумку – её рвало. Вспомнил, что был лётчиком и будто бы не очень боялся болтанки, удивился тому, что тошнило и меня. Выворачивало наизнанку. Но я всё-таки держался. Поднялся наверх и увидел поразившую меня картину: на капитанском мостике за рулём стоял огромный матрос, размахивал рукой, кому-то подавал команды, а временами отворачивался в сторону… – его рвало. А волны, как горы, катили на теплоход, вздымали его и затем кидали в сторону как щепку. Пробегавшего матроса я спросил:
– Это что – шторм?
– Да ещё какой! Такого за всю войну не помню.
И метнулся вверх по борту. Я видел, как его захлестнуло водой и он, упав, покатился к поручням, а там схватился за столбик ограды и ждал, пока схлынет волна. Потом вскочил и снова побежал, но теперь он уже бежал вниз, потому что задняя палуба вздыбилась. Когда он снова подбежал ко мне, я спросил:
– Буфет тут есть?
Он показал на дверь, ведущую в трюм носовой палубы, и я метнулся туда. Помня, что тошнота отступает, если во время болтанки на самолёте что-нибудь жуёшь, я купил круг колбасы, пирожков с капустой и ещё каких-то сладостей и побежал в свой трюм. Девушку нашёл полумёртвой. Приподнял её голову и сунул в рот колбасу, потом пирожок…
– Ешь! Не так тошнить будет.
Она стала есть, и ей сделалось легче. Думаю, не столько еда помогает в этих случаях, сколько жевательные движения челюстей. Срабатывает какой-то рефлекс, приглушающий тошноту. Мы с ней вместе ели много, она, посиневшая, с растрёпанными волосами, даже улыбнулась, одарив меня благодарным взглядом.
– Спасибо вам.
И потом спросила:
– Откуда вы знаете… что еда помогает?
– Знаю. Умные люди говорили.
А шторм между тем разыгрывался всё сильнее, и, когда под лучами северного сияния показались очертания полуострова Рыбачий, капитан отвернул от него теплоход подальше, дабы не налететь на прибрежные скалы.
Утром шторм стал затихать и утих настолько, что мы смогли пристать к дощатому причалу, который от прикосновения судна весь скрипел и качался, и грозил рассыпаться в щепки.
С теплохода я пересел на попутную грузовую машину и поехал в район города Никеля, где ещё с царских времён добывали эту драгоценную руду, а Ленин сдал шахты в концессию англичанам, и они даже во время войны не прерывали тут добычи никеля.
С некоторым волнением подходил к радарной установке, которую определил по антенне. Она, слава Богу, подобно свиному уху, крутилась, и это, как я думал, означало бдение прибористов, их неусыпное наблюдение за воздушной обстановкой. Однако через минуту я в этом разочаровался. Дверь в подземное помещение была приоткрытой, и я незаметно вошёл в операторскую. Экраны слежения светились, на них мелькали какие-то точки, но солдат не было. Я посидел у одного экрана, у другого – в помещение никто не заходил. Потом в дверях, весело насвистывая, появился сержант. Увидев меня, он в растерянности остановился, приоткрыл рот, хотел что-то спросить, но воздуха ему не хватало. Потом выдохнул:
– Вы кто?
Я ответил не сразу.
– Я?.. А кого бы вы хотели видеть?
– Я?..
– Да, вы?
– Не знаю. Я вас вынужден арестовать, – сказал он неожиданно смело.
– Меня?
– Да, вас.
– А за что?
– За то, что вошли сюда. Здесь секретный пост. Боевая точка.
– Дверь была открытой, я и вошёл. Кто у вас начальник?
– Лейтенант. А что?.. Какое вам дело?
– Я его родственник.
– Родственник?
– Да, родственник. Позовите его.
– Его нет на месте. Он в Норвегии, то есть за границей. Пошёл обедать.
– Как это… за границу пошёл обедать?
– Она тут близко – Норвегия. Там, – показал он в раскрытую дверь, – нейтральная полоса, а за ней Норвегия. И Финляндия рядом. А если на машине, то можно и в Швецию поехать. Она тоже недалеко. Вы попали на такой пятачок земли, с которого четыре государства видны. Вон на том холмике норвежский хуторок, там у лейтенанта невеста живёт, и он ходит к ней обедать. Но кто вы такой? Я с вами заболтался, а у нас учение.
Сержант шагнул за дверь и ударил в рельсу. И тотчас в операторскую, как горох, посыпались солдаты. И сели за свои пульты.
– Продолжать наблюдение! – скомандовал сержант. И, обращаясь к крайнему оператору: – Ефрейтор Иванов! Вы остаётесь за меня, а я покажу капитану нашу казарму.
Мы вышли из помещения, и он плотно закрыл дверь. При этом сказал:
– Проветрили, хватит.
И сержант снова обратился ко мне:
– Вы кто?
– Мы этот вопрос уже обсудили. Но вы скажите: как это у вас получилось, что на дежурстве никого не было?