Окно в природу-2003
Шрифт:
«Особенно отец любил птиц. Дом наш в селе птицы знали. С первыми холодами под окнами верещали синицы, суетились воробьи, снегири, дятлы. Отец с осени готовил для всех корма - разные семена, калину, рябину, сало. Иногда от стука в окошко мы просыпались - птицы! Несли к отцу всяких лесных инвалидов - птицу с подбитым крылом, зайчонка, отнятого у кошки, сову, налетевшую на провода. Всех отец лечил, выхаживал, ходил с ребятишками выпускать в лес. А кое-кто оставался жить у нас в доме. Ворона Варька была, как говорят, «членом семьи». Улетала, но обязательно возвращалась и стучала клювом в окно - впустите! Отца она отличала. И ревновала! Если кто-нибудь из пришедших слишком долго с ним говорил, Варька развязывала у гостя шнурки на ботинках, а однажды у одного вырвала изо рта сигарету. За свою жизнь отец с ребятишками окольцевал более пятидесяти тысяч (!) разных
Особая страница в жизни села Желанного - строительство школьного музея природы. Николай Терентьевич был душою этого дела - выбирал деревья для сруба, сам работал и топором, и рубанком, и тонкими инструментами, когда создавались витрины задуманных экспозиций. Им сделаны для музея многие чучела птиц и зверей - природовед сочетался в этом человеке с талантом художника. Музей в пятьсот квадратных метров площадью, возможно, единственный в своем роде в сельской России. «Это памятник тебе, Николай Терентьевич, - говорили селяне.
– И Бог тебе за это воздаст». «Николай Терентьевич останавливал велеречивых. В ничто сверхъестественное он не верил. «Всё, как травы, как звери и птицы, не исключая и человека, растет, отцветает, созревает и умирает. Такой закон. Бессмертье людей лишь в том, какую память они о себе оставляют. А с Богом просто: если веришь, что он есть, - он есть, если не веришь - нету!» Но он был против того, чтобы у верующего «отнимать» Бога, - рассказывает Иван Павлович Назаров.
– Он откликнулся, когда местный священник обратился к нему за помощью устроить в церкви резной иконостас. Сделал. И как!»
Последние пять лет после инсульта Николай Терентьевич был прикован к постели. Мучился, что не бывает в природе: «В лес, в лес хочу...» Радостью были для него птицы возле окна. Последние его слова: «Сонюшка, покорми птиц...»
Хоронили Николая Терентьевича всем селом. Всем был он дорог. Много людей из разных мест приехали с ним проститься, много сердечного было сказано у могилы. Софья Ивановна Кошелева запомнила чьи-то слова, особенно ей понятные: «Солнечный был человек!»
11.09.2003 - Царская пасека
Осенние заботы в Измайловском парке.
Жил-был царь Алексей Михайлович Романов, прозванный современниками Тишайшим. Имел царь качества для подобного прозвища, но был он человеком энергичным и деятельным. При нем страна вернула себе Смоленск, произошло воссоединение России и Украины, введено крепостное право, шла внутренняя война с вольницей Степана Разина. При Алексее Михайловиче было много всего построено, в том числе первый в России корабль («Орел», сожженный на Волге Разиным), проведена реформа церкви, чем вызван был знаменитый Раскол.
В истории фигура сына его Петра заслонила отца, но именно Алексей Михайлович, а не сын начинал реформы российского уклада жизни. Только Тишайший делал это осторожно и постепенно, считаясь с национальными традициями и образом жизни народа, а Петр вздыбил страну, рушил всё во имя немедленных перемен...
Но в рамках публикации этой нас интересует особая черта в характере отца Петра I. Был он человеком, страстно любившим природу. Пишут, оставив невесту в слезах, прямо из-под венца сбежал на охоту. Охота была страстью молодого царя. «Травил медведей, гонял лосей, обкладывал волков, но особенно любил тешиться охотой с ловчими птицами». Названье в Москве местечка Сокольники - это память о временах Тишайшего.
Другое место - Измайлово - было в те времена вотчиной Алексея Михайловича. Взрослея и вникая в хозяйство страны, любимое место охот царь превратил в «образцово-показательное» хозяйство. Запрудами и плотинами на реке Серебрянке устроено было тридцать семь (!) прудов с семью водяными мельницами, с окрестными полями ржи, пшеницы, проса, гороха, гречихи. В Измайлове были разбиты сады с привезенными из разных мест плодовыми древесами, учинен был «аптекарский сад», где собиралось более тысячи разных трав. Выращивали в Измайлове виноград, арбузы и дыни. На скотных дворах и конюшнях разводили породистых лошадей, мясной и молочный скот, построены были кузницы, амбары, риги, на молотильных токах пробовали применять «водяную силу», действовали льняной и стекольный заводы, грибоварня, винокурня, в волчатнике (зоопарке) было много разных зверей, в том числе и заморских. Водоемы в Измайлове зарыблялись - были пруды «лещёвый», «стерляжий», «язёвый». К месту кормления рыб созывали звуками колокольчика. Можно предположить, что царь забавлял этим своих гостей.
И была в этом упорядоченном сельскохозяйственном «Вавилоне» очень богатая по тем временам царская пасека.
Будучи любознательным, царь вникал во все тонкости хозяйства и сезонных изменений в природе. Он был, возможно, первым российским фенологом - записывал и сравнивал по годам время прихода весны, пору цветенья растений, созреванья плодов, отлета-прилета птиц, причины неурожаев либо особо благоприятные для всего лета.
Мы легко можем представить царя в сапогах и холщовой куртке на скотном дворе, среди строителей плотины либо стоящим с пасечником у колоды с кишащими в ней пчелами...
Пасека Алексея Михайловича в славном Измайлове состояла из липовых колод. Мед из них извлекали, нарушая жизнь пчелиных семей. Насекомых выкуривали серным дымом, а мед из сот выжимали и «выпаривали».
Сахара в те времена не знали. Мед подавали на стол как лакомство, из него варилось хмельное питье, шел мед на печенье, варенье, много его продавали в другие страны. Царская пасека была образцовой. Колоды иногда украшались резьбой, делались в виде человеческого жилья с прилетным крылечком. Назидательная задача пчеловодства в Измайлове состояла в том, чтобы показать выгодность держать пчел под рукою, нежели лазать по деревьям «бортных ухажаев».
Алексей Михайлович жил недолго - почил в сорок семь лет, а пришедший к хозяйствованию и управлению страной сын его Петр не имел отцовской страсти к охоте и «огородничеству». Его занимали войска, корабли. И сельскохозяйственный «хутор» в Измайлове скоро пришел в упадок - постройки рушились, пруды высыхали и зарастали.
А теперь перенесемся в селение Пальчики на Черниговщине. Я был там двадцать пять лет назад, чтобы постоять у памятника легендарному пчеловоду Петру Ивановичу Прокоповичу. Родился он в 1675 году за лето до смерти царя Алексея. Ни сам он, ни отец его, местный помещик, мысли не допускали о занятиях пчеловодством - это было крестьянское, стариковское дело. Жизнь молодого барина развивалась так, что стал он военным. Разочарование службой кончилось отставкой в чине поручика. Но отец этого не хотел и отказал сыну в наследстве. Именно в это время 24-летний Петр Прокопович на какой-то из пасек познакомился с жизнью пчелиной семьи и, как многие из пытливых людей, был покорен удивительно слаженной жизнью «медоносящих мух». Он покупает клочок земли, роет на ней землянку-жилище и ставит несколько первых дуплянок. Став пасечником, он видит в этом жизненный интерес и средство к существованью. Все он делает сам, во все стремится проникнуть умом, подобно трудолюбивой пчеле, собирает крупицы опыта у крестьян-пчеловодов, стремится улучшить все что можно на пасеке. Через восемь лет на его пчельнике было уже шесть сотен таких ульев. А еще через восемь - его пасека была, возможно, самой большой на Земле - пять тысяч, а потом и десять тысяч ульев!
Пчеловод-практик и пытливый мыслитель не мог, конечно, мириться с первобытным извлечением меда, приводившим к гибели части пчел. И то, что он предложил - рамчатый улей, - сделало революцию в пчеловодстве.
Улей этот не сразу, не тотчас вытеснил с пасек дуплянки. Надо было преодолеть традиции, понадобилось изобретенье вощины («канвы», по которой пчелы «ткут» свои соты), изобретение медогонки с центробежным извлечением меда из рамок. За полтораста лет в улей-«комод» Прокоповича внесено шесть сотен разных добавок и улучшений. И все же первый улей от современных отличается меньше, чем, скажем, нынешний самолет от первых летающих «этажерок».