Окно в природу-2003
Шрифт:
За ужином вспоминали разные охоты в Африке и в здешних местах. Патрик с фонариком обошел наш приют, рассматривая на стенах рога лосей и оленей, чучела кабанов, глухарей и гусей. Спать легли уже за полночь. А в четыре часа нас разбудил вежливый стук в окно. Это был егерь: «Пора...»
Зарею светилось чудесное утро «бабьего лета». Мы ехали в темноту леса на двухколесных тележках. Резиновые шины гасили все звуки, лишь фырканье лошади нарушало покой еще спавшего леса.
Но вот заря осветила пожелтевшие верхушки берез, вот лучи восходящего солнца пронизали туман между елок. Вблизи какой-то поляны егерь сделал нам знак соблюдать тишину и быть наготове. Прислонившись
Промах. Егерь понял это сразу. А Патрик, на что-то надеясь, побежал к месту, где только что темнела фигура большого зверя, и убедился: промах. На росной желтой траве не было крови, следы лося ясно говорили, что пуля счастливо его миновала.
Лицо Патрика было озабоченно-виноватым: «Как же так? Я ведь неплохо стреляю...» Дружески-ласково ему были сказаны все подобающие слова утешенья: «Охота есть охота... Незнакомая обстановка, бессонная ночь. Волненье... Чужое оружие...» Но младший Хемингуэй знал цену таких утешений. Он хлопнул ладонью повыше колена и тоже сказал подобающие слова. Он понимал: в охоте бывают удачи и неудачи. Об этом хорошо писал старший Хемингуэй.
На полянке мы потоптались, прошли по росному следу на травах - убедиться, что нет подранка, и тронулись к дому. Лес приветствовал неудачный наш выстрел. Пировали на рябинах дрозды, перебежала, оглядываясь, дорогу белка, потом лошадь остановилась, увидев лениво переползавшего колею, озябшего за ночь ужа. Желтые кроны берез были пронизаны утренним солнцем, на траве стекляшками светились капли росы, остро пахло грибами и палыми листьями. «Хорошо...» - сказал Патрик, уже как бы и радуясь, что промахнулся.
В девять часов егерь провел нас к лодке. Доплыли до середины Волги и тут согрелись содержимым бутылочки, неизбежной при удачной охоте и неудачной тоже.
Течение снесло нас к другому берегу, в аккурат к дому, где егерь жил. Тут ждал нас завтрак. Под березами на некрашенном длинном столе со скамейками на врытых в землю пеньках появились сковородки с жареной рыбой, тарелки с солеными груздями и кастрюля горячей картошки. Но я увидел, как растерялся вдруг гость из Африки. Он стал поспешно класть себе на тарелку жареного леща, с испугом поглядывая, как мы набросились на грибы.
Американцы и европейцы грибов боятся. А тут еще и лес незнакомый. Патрик, делая веселое лицо, глядел на нас, как бы уверенный: что-то должно случиться. Ничего не случилось! Опорожнив две тарелки, мы облизывались, и хозяйка явилась с новой посудой грибов. Гость, видя такую картину, чуть осмелел - зацепил ускользавший из-под вилки грибок и, отрезав кусочек, сосредоточенно пожевал: «А что, пожалуй, вкусно...» Сказано это было так, как я бы в Китае одобрил вкус поданной на закуску маринованной змеи. Посмеялись. Вспомнили французов, у которых нет в еде предрассудков, но не признающих, однако, гречневую кашу.
Хорошее было утро! Волга несла тихую синюю воду, а все кругом было желтым с примесью красного. «Где-то теперь наш лось?» - весело сказал Патрик и попросил егеря научить его хитростям подзывания зверя. Егерь старательно изображал нужные звуки, а Патрик за ним столь же старательно повторял. Закончилось все веселым спектаклем. Хемингуэй-младший «вабил», а егерь из кустов ему отвечал и гордо выходил на открытое место. Вабильщик изображал рукой, что стреляет, и кричал «Пах!..», а егерь шутливо валился на куст.
Мне тоже интересны были уроки старинной охоты, и я не знал, что уже через день успешно сдам по этим урокам экзамен.
С Патриком в день отлета его в Найроби мы ездили по магазинам - искали хорошую куклу для дочки. А через день с приятельницей мы пошли в лес и с опушки через полосу пшеничной стерни, на другом крае березняка увидели лося. Шутя я сказал: «А хочешь, я его подзову?» И сделал то, чему учил нас егерь на Волге. К моему изумлению, лось кинулся в нашу сторону по открытому месту и так резво, что я, подсадив спутницу на березу, успел бегущего зверя снять и тоже вскочил на дерево.
Лось подбежал к нам шагов на пятнадцать и спрятался за ивовый куст. Сквозь ветки мы его видели. Он возбужденно топтался, а потом повернулся уйти. Тут я опять «завабил», и лося как будто какая пружина заставила развернуться. Нас он, конечно, видел. Но «мычанье» заставляло его раз за разом возвращаться к кусту. Из всех звуков на свете главным для него был этот - вызов на бой... Интересную и безопасную игру прервал мелкий дождик, означавший, что «бабье лето» закончилось. Я хлопнул в ладоши, и лось, словно опомнившись, ломая ветки, метнулся в чащу.
Было это тридцать четыре года назад. Где теперь младший Хемингуэй? Возможно, отрастил бороду, как у отца. Вряд ли уже охотится. И в подходящих случаях, наверное, тоже рассказывает, как встретился с лосем в «рашен форест» на Волге.
02.10.2003 - Очей очарованье
В погожий день октября.
«С берез неслышен, невесом слетает желтый лист...» - так поется в прекрасной песне, рожденной осенью 41-го года. Шла война, но природа жила по извечным своим законам - прифронтовой лес пылал осенними красками, до предела обостряя у людей любовь к жизни. И вспомним Пушкина: «Унылая пора, очей очарованье, приятна мне твоя прощальная краса...» «В багрец и золото одетые леса» всегда волновали и восхищали людей. Эти чувства находим мы в музыке, стихах, живописных полотнах. Вспомним хотя бы «Золотую осень» Левитана или тот же сюжет Остроухова - помните двух сорок на лесной тропке, кажется, освещенной не солнцем, а пламенем кленов?
Нет времени более поэтичного, чем время «пышного природы увяданья». Нам кажется: для людей специально природа устраивает этот праздник красок, тревожащих сердце, заставляющих думать о течении жизни, ее кругах с листопадами, снегопадами, майским «зеленым дымом», с благоуханием лета и опять с багрянцем и золотом предзимнего увяданья. Однако и до появленья людей на Земле этот круг перемен действовал так же, как и сегодня. Так же летели осенью птицы на юг, так же белели зайцы к зиме, пробуждались от сна медведи весной и трепетали от страха зайчата, рожденные на пороге осени («листопадники»), - шорох опадающих листьев их очень пугает.