Окно ЗАМа
Шрифт:
– У нас ничего не было с Робертом, – оборвал его Пол. – И быть не могло. Я не из таких, Джон. Уж тебе-то это должно быть известно, – в голосе Пола слышался странный упрек.
– Известно, как же, – съязвил Джон. – Как будто я из этих! Ну захотел Брай отсосать у меня, делов-то. Позволил мужику снять напряжение, подумаешь, велика важность. Мне это ничего не стоит, а у него воспоминания, может, на всю жизнь останутся.
– Да ради бога, Джон, я разве что-то имею против? Только вот какое это отношение имеет ко мне и Роберту?
– Зачем вы ездили тогда в Париж? – в голосе Джона послышалась угроза.
– Боже, мы покупали
– В Париже?
– Там лучшие галереи! Там выставляются все современные художники! Странно было бы искать хорошую живопись где-то за пределами Парижа! – не выдержал Пол.
– То-то у Фрейзера так глазки поблескивали по возвращении. Зажал тоже тебя поди между картинами-то?
– Что за бред ты несешь? – казалось, совершенно искренне был возмущен Пол.
– Ну если у вас и вправду ничего такого не было, – как-то быстро пошел на попятный Джон, – тем лучше. Все когда-то приходится пробовать впервые. Ты же уже и травку курил, и ЛСД глотал. Как насчет новых острых ощущений? – прозвучало это пошло и мерзко, Джон сам поморщился от неуклюже построенной фразы, но уже не мог забрать ее назад, Пол уже все услышал и осознал.
– Роберт прекрасно знает о моей ориентации, – отчеканил он, – и никогда не попытается перейти рамки простых дружеских отношений. Даже если…
– Даже если? – вспыхнул Джон. – Да к черту Фрейзера, не о нем речь.
– Так о ком же тогда?
– О нас, – и мир рухнул повторно. На этот раз уже в самом деле и окончательно.
– Ты хочешь сказать, – с недоверием в голосе переспросил Пол, – что ты и я…
– Богема должна попробовать все, – с картинным равнодушием произнес Джон, но его выдал дрожащий надтреснутый голос.
– Дело правда в богеме и ее вольном образе жизни? – тихо переспросил, кажется, все уже понявший Пол.
Джон лишь помотал головой и тут же спрятал лицо в ладонях, пробормотав сквозь них:
– Давай, черт побери, просто попробуем, а? Не могу так больше, сил моих нет…
Лицо Джона приняло умоляющее выражение помимо его воли, да он и сам уже понял, что безбожно прокололся: хотел свести беседу к безобидному предложению попробовать в этой жизни все и в случае отказа поставить точку эффектной и язвительной шуткой, но все смазалось, поползло, и он чувствовал только, как пальцы впиваются в гладкие деревянные подлокотники, как нога, закинутая на другую, совершенно не по-ленноновски дрожит и дергается, а в глазах застыл вопрос. Вот только отнюдь не немой, а кричащий, раздирающий голосовые связки вопрос «ДА или НЕТ?!»
Джон попытался сгладить этот явный провал робкой улыбкой, но она вышла какой-то совсем уж заискивающей, выжидательной. Даже хорошо, что Пол в этот миг не смотрел на друга. Взгляд его потух и остекленел, рука снова потянулась к губам, зубы впились в ноготь большого пальца… Он нервно задергал аккуратной тонкой стопой в диссонирующем с остальным нарядом ярко-красном носке, а пальцы второй руки хаотично застучали по подлокотнику, словно бы в поисках мелодии, которая могла бы подсказать ответ человеку, который привык на все реагировать музыкой. Музыка была его сутью, его первым и, пожалуй, единственным я. И Джон всегда об этом догадывался, но в полной мере пропитался этим пониманием лишь теперь, когда мучительно ждал ответа, хоть и заранее знал, каким он будет – по окаменевшим чертам, по оледеневшему взгляду, по мучительным движениям узкой стопы… Увести все в шутку уже не получится, слишком поздно. Кажется, до Пола начал доходить истинный смысл их разговора, кажется, он что-то вспомнил, сопоставил, что-то понял и ужаснулся этому пониманию. Поздно отрицать, да и надо ли? Одиннадцать лет нескончаемой внутренней борьбы должны были, наконец, привести к закономерному финалу – на веранде бунгало в Ришикеше на берегу Ганга под ярким индийским солнцем. Среди ярких цветов, окунаясь в монотонные звуки омммммм. В обстановке света, счастья и любви. Любви, которой просто не должно было, да и не могло случиться.
Но даже поняв ответ, Джон не решался озвучить его сам, а продолжал покорно и выжидательно пожирать глазами зависшего в междумыслии Пола – наш этичный дипломат, всегда умевший выкрутиться из самой щекотливой ситуации, сейчас и вправду завис между мыслями о том, как не обидеть лучшего друга, не оттолкнуть его и при этом не дать тому повода надеяться на что-то большее, кроме самой лучшей, самой крепкой на свете… но только дружбы. Джон никогда еще прежде не видел Пола столь озадаченным. Никогда лицо его не отражало столь очевидных мук… ох, если бы выбора! Где-то неподалеку раздался едва уловимый щелчок затвора фотоаппарата, мелькнула вспышка, но ни один не обратил на эту мелочь никакого внимания.
Джон не хотел торопить друга, но это самоистязание измучило уже и его самого, и он со смехом в голосе пробормотал, наконец:
– Да говори как есть, не бойся обидеть. Словами ты уж точно обижать не умеешь, – и приложил ладонь ко лбу.
Пол поморщился и кивнул:
– Ты прав. Джон, понимаешь…
– Понимаю, – перебил тот. – Можешь не продолжать, я все понял
– Я все же скажу, если позволишь, – мягко настоял Пол и снова протянул руку, чтобы погладить запястье Джона, но тот отстранился и помотал головой, давая понять, что это сейчас уж точно лишнее. – Я понял тебя, понял, что не в богеме тут дело и не в острых ощущениях…
– Ладно, забыли, – не выдержал мучительного начала Джон и снова схватил леворукую гитару Пола, принимаясь нервно перебирать струны.
– Ну не странно ли это, что из всех леворуких гитар играть ты можешь только на моих? – задумчиво протянул Пол, завороженно наблюдая за движением пальцев Джона. – Вот Джейн спросила, чем мои гитары отличаются от всех остальных…
– Ничем, – огрызнулся Джон, не поднимая глаз.
– Вот именно, – словно не замечая обиды и озлобленности в голосе друга, продолжал Пол. – И дай мне сейчас твою – я ведь на ней тоже без труда сыграю что-нибудь. Даже не задумываясь, что она для правши. Потому что она на твоя. С гитарой Джорджа у меня уже так не получится. Разве может быть что-нибудь глубже и сильнее этого ощущения?
Джон нахмурился и поднял на друга удивленный взгляд, не понимая, к чему тот клонит.
– Да прекрати ты, – процедил он. – Завязывай с этой жалостью, я не ранимый подросток. Я все усек. Давай просто забудем. Я признался тебе в любви, ты вежливо отклонил мое предложение. Все как в лучших и интеллигентнейших домах Лондона и Парижа, – и Джон широко улыбнулся, растягивая губы в неестественную гримасу. – Забыли. Давай песню новую покажу. Half of what I say is meaningless, but I say it just to reach you… – Пол мягко, но при этом совершенно безапелляционно забрал у него гитару и поставил ее рядом с собой.