Шрифт:
Коварный циклон, примчавшийся со стороны Гренландии, запер нас на хрупкой льдине в районе Северного полюса в двух тысячах километров от береговых баз воздушной экспедиции «Север». Ураганный ветер заковал оба самолета в ледяные панцири, и мы уже начали терять, всякую надежду на взлет…
В полумраке палатки трое — командир самолета Гурий Сорокин, пилот-инструктор Владимир Мальков и флаг-штурман экспедиции «Север» — автор этих записок. Все остальные на штормовой вахте. Сквозь вой ветра изредка пробивается бодрый стук аварийного мотора — радист дежурного самолета собирает очередные данные о погоде на других ледовых базах, островах и побережье. Этот ритмичный стук поднимает настроение: Большая земля напряженно следит за нами.
Неожиданно раздается глухой рокот, идущий, кажется, из самых глубин океана. Мальков тут же выскакивает из палатки. Минуты через три, весь облепленный снегом, возвращается.
— Далеко. Милях в пяти на северо-востоке.
По его обожженному арктическим солнцем и стужей медно-красному лицу стекают ручейки тающего снега.
— Плохо, что с наветренной стороны. Может быстро докатиться сюда, всматриваясь в настороженные глаза Малькова, замечаю я.
— Моторы под чехлами горячие, их мы время от времени прогреваем. Если валы торошения будут приближаться, уйдем! Самолеты облегчены и стоят строго против ветра. Как на старте.
— А где ты сядешь в такой кутерьме? Да и взлетишь ли? Машины обледенели, а льдина вся в передувах, — возражает Малькову Сорокин.
Все замолчали. Со злым нетерпением, по-звериному ревел ветер, стремясь опрокинуть палатку, снести ее. Мелкие снежные кристаллики, пробившись через двойные стенки, белой пылью ложились на стол, на разложенные карты, ящик с хронометром и секстант. Синее пламя газовой плиты было бессильно поднять температуру — на уровне стола всего лишь минус два градуса.
— Я понимаю, — после глубокого раздумья ответил Мальков, — всю безрассудность риска. Но там гибнут люди. Именно нам поручено выручить их. Будем рисковать…
— Над ними уж два часа ходит кругами самолет Черевичного. Наверняка потерпевшим сбросил все необходимое для жизни, — перебивает Малькова Сорокин.
— Но почему Черевичный не садится? — не сдавался Мальков.
— Возможно, сломана льдина или не позволяет погода. Иван Иванович и штурман Вадим Падалко умеют мастерски садиться на дрейфующие льды. По-видимому, им мешают самые серьезные причины, — ответил я.
— Больше шести часов они не смогут барражировать над ними, ведь самолет не цистерна с горючим. Если Черевичный уйдет, нам будет трудно, очень трудно обнаружить людей на дрейфующем льду, испещренном черными разводьями. Радиостанции-то у них нет…
Я достал радиограмму начальника экспедиции и в который раз прочитал ее вслух: «Борт самолета Н-496 тчк Вручить немедленно флаг-штурману Аккуратову тчк 0158 мск Н-140 стартовал выполнение задания сектор предполагаемых заполюсных островов тчк Неизвестным причинам радиосвязь 0230 мск после слов „иду на посадку“ прекращена тчк Поиски стартовал Н-433 Черевичный тчк Люди обнаружены счислимых координатах 8909 9000 западной тчк Сесть льдину не удается зпт, самолета Н-140 на льдине нет сгорел или затонул тчк Улучшением погоды немедленно следовать к Н-433 принять все меры спасения экипажа зпт выяснить причины происшествия тчк Ясность подтвердите тчк НЭ Бурханов». Радиограмму подобного содержания получили и Мальков с Сорокиным за подписью командира авиагруппы И. Котова.
— Все ясно, кроме одного. Что с самолетом?
— Сказано ж, сгорел или затонул. Наверное, садился на тонкий лед, замаскированный снегом, Гурий Владимирович!
— Если бы сгорел, остались следы пожарища, но Черевичный об этом молчит. А если провалился под лед, то, Валентин Иванович, они успели бы спасти аварийную рацию и все необходимое для жизни на льду. Ведь мы же знаем, как медленно тонет самолет, держась на крыльях, даже на десятисантиметровом льду. А люди на льдине полураздеты, двое даже без шапок. Значит, случилось что-то вовсе непредвиденное.
Мальков внимательно оглядел нас и неуверенно проговорил:
— На Н-140 поставлен для испытания реверсивный винт, который при пробежке можно переводить на обратный ход. Это значительно сокращает бег самолета при посадке. Не произошло ли самовключение винта в воздухе?
— В воздухе, на посадке?! — Сорокин даже присвистнул. — Внезапное торможение, потеря скорости! Это падение, взрыв и… все! Но экипаж жив. Что-то не то, товарищ инструктор.
— Давайте лучше обсудим, — вмешался я в спор, — как нам использовать остающееся резервное время для обеспечения взлета.
— Вылетать с первыми признаками улучшения погоды, а сейчас всем на очистку обледеневшего Н-496.
— Порядок. Вам, Владимир Васильевич, с Сорокиным заняться осмотром льдины и полосы взлета. Будьте осторожнее, без карабина и ракетницы не уходить!
— Вот это уже дело, товарищ флаг-штурман. Чую, запахло взлетом, — не скрывал радости Мальков, затягивая капюшон куртки.
…Два часа мы сбивали лед с Н-496. Крепкая, глянцевитая пленка толщиной до четырех сантиметров с трудом откалывалась от металла под ударами толстых резиновых шлангов. Колючий ветер, завихряясь у самолета, неистово дул во всех направлениях, забивая снегом лица, просачиваясь холодными струйками за ворот.
— Как полоса? — первым делом спросил я вернувшихся пилотов.
— Ни трещин, ни передувов. Снег вылизан до льда. Не полоса, а первоклассный каток, — улыбаясь, сообщил Мальков, осторожно отковыривая льдинки на бровях.
— Наше поле действительно даже улучшилось, но зато на соседнем, западнее, появилось широкое разводье, — умерил его благодушие Сорокин, косо взглянув на Малькова.
— Не на нашем же поле и не ледяной вал. Это не опасно, — ответил Мальков.
Спор их продолжался недолго. Глухой гул отдаленного торошения, заглушая вой ветра, перешел в резкий треск и оборвался тишиной, тревожной и гнетущей.
— Что это?..
— Никак пурга отбесилась? — настороженно прислушиваясь, промолвил Мальков.
— Трещина… трещина поползла по льдине! — ворвавшись в штурманскую, крикнул второй бортмеханик.
Выскочив из самолета, мы замерли: параллельно взлетной полосе, метрах в ста восточнее, отсекая часть поля, черной рекой бежала трещина, уходя в гряды торосов соседнего поля. Не касаясь полосы, она скрывалась за близким горизонтом в хаосе ледяных нагромождений.