Око небесное
Шрифт:
– Как думаете, я вам пригожусь? – спросил Хэмилтон, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало бесстрастно.
– Да почему бы и нет? – Как бы от нечего делать, Тиллингфорд достал небольшое молитвенное колесо и начал его раскручивать. – Я знаком с твоими работами… Конечно, лучше было б заполучить тебя раньше, честно уж говоря.
Заинтересованный, загипнотизированный, Хэмилтон уставился на молитвенное колесо Тиллингфорда. Он не верил своим глазам.
– Нет, ну есть, конечно, рутинные вопросы, – отметил Тиллингфорд, продолжая крутить колесо. – Да, рутина… но
– Э-э-э, что? – беспомощно переспросил Хэмилтон.
– Понимаешь, в этом деле с Маршей все же есть определенная проблема. Конечно, нам нет дела до вопросов безопасности… но кое о чем у тебя мне все же придется спросить. Джек, ответь мне честно. – Тиллингфорд достал из кармана томик в черной обложке с золотым тиснением на нем – «Речения Второго Баба» – и протянул его Хэмилтону. – В колледже, когда вы участвовали в радикальных группах, вы ведь не занимались… скажем так, «свободной любовью»?
Хэмилтон был не в силах ответить. Обескураженный и притихший, он стоял, держа томик «Речений», еще теплый, только что из внутреннего кармана Тиллингфорда. Пара молодых умников EDA тихонько вошла в комнату; они остановились у дверей, уважительно наблюдая. В своих длинных лабораторных халатах они выглядели удивительно торжественно и покорно. Коротко стриженные головы их напоминали выбритые черепа молодых монахов… Странное дело, он никогда раньше не замечал, насколько эта популярная стрижка похожа на древние религиозные практики монашеских орденов. Эти двое ведь были типичными физиками-вундеркиндами, куда же девалась их обычная живость, дерзость?
– Ну и раз уж мы начали этот разговор, – сказал доктор Тиллингфорд, – пожалуй, стоит спросить вот еще о чем. Джек, мальчик мой, положи руку на «Речения» и ответь мне честно. Нашел ли ты Единственные Истинные Врата к святому спасению?
Все в комнате теперь смотрели на него. Он закашлялся, отчаянно зарделся, беспомощно попытался найти какой-то ответ.
– Доктор, – умудрился он произнести наконец, – думаю, что я зайду сюда как-нибудь в другой раз.
С озабоченным видом Тиллингфорд снял очки и внимательно взглянул на собеседника.
– Джек, ты плохо себя чувствуешь?
– Я очень сильно нервничаю. Потеря работы… – Тут же Хэмилтон добавил: – И другие проблемы. Мы с Маршей буквально вчера попали в страшную аварию. Новый отражатель не сработал, и нас окатило жестким излучением – там, на Беватроне.
– О да, – согласился Тиллингфорд. – Я слышал об этом. К счастью, никто не погиб.
– Эти восемь человек, – взял слово один из молодых аскетов-инженеров, – не иначе были ведомы Пророком. Они упали с очень большой высоты.
– Доктор, – хрипло сказал Хэмилтон, – не могли бы вы порекомендовать мне хорошего психиатра?
Лицо пожилого ученого буквально застыло; он явно не верил своим ушам.
– Кого? Мальчик мой, у тебя плохо с головой?
– Да, – ответил Хэмилтон. – Судя по всему.
– Так, мы обсудим это позже, – коротко сказал Тиллингфорд перехваченным голосом. Нетерпеливым жестом он отослал прочь двух своих инженеров. – Спускайтесь в мечеть, – велел он, – и медитируйте, пока я вас не вызову.
Те повиновались, одарив на прощание Хэмилтона внимательными задумчивыми взглядами.
– Ты можешь довериться мне, – тяжело сказал Тиллингфорд. – Я твой друг. Я знал твоего отца, Джек, и он был великим физиком. Таких больше не делают. Я всегда возлагал на тебя большие надежды. Что сказать, я был разочарован, когда ты стал работать в «Калифорния Мэйнтенанс». Но, конечно, всем нам надо склониться пред Волей Космоса.
– А могу ли я задать несколько вопросов? – Холодный пот стекал по шее Хэмилтона, прямо на его крахмальный белый воротничок. – Это ведь все еще научная организация, не так ли? Или?..
– Все еще? – Тиллингфорд был явно озадачен. Он вынул из безвольных пальцев Хэмилтона свою книгу. – Не понимаю, к чему ты клонишь, мальчик мой. Говори конкретно.
– Давайте скажем так. Я был оторван от жизни. Глубоко погрузившись в свою работу, я потерял контакт, связь с тем, что делают остальные в моей профессии. И, – закончил он отчаянно, – я совершенно не представляю себе, что происходит и в других областях. Может быть… вы могли бы кратко ознакомить меня со всеобщей картиной?
– Да, общая картина, – повторил Тиллингфорд, кивая с пониманием. – Что ж, обычное дело, потерять с миром связь – таковы издержки избыточной специализации. Честно говоря, я и сам не слишком многое могу тебе рассказать. Наша работа в EDA расписана довольно жестко, можно даже сказать, «предписана». У себя в «КалМэйн» ты разрабатывал оружие для использования против неверных – это просто и понятно. Абсолютно прикладная наука, ведь так?
– Именно так, – согласился Хэмилтон.
– А здесь мы работаем над вечной и базовой проблемой – проблемой коммуникаций. Наша работа – и поверь, это непростая работа – обеспечить фундаментальную электронную структуру связи. У нас есть электронщики – вроде тебя. У нас есть консультанты по семантике – лучшие в стране. У нас отличные исследователи-психологи. И все вместе мы составляем команду, работающую над основной проблемой существования человека – поддержанием надежно работающего канала связи между Землей и Небесами.
Доктор Тиллингфорд продолжал:
– Хотя ты, без сомнения, уже знаком с этим, я все же повторю еще раз. Прежде, когда коммуникация не была еще подвергнута строгому научному анализу, существовало множество систем, основанных на случайности. Жертвенные костры – попытки привлечь внимание Бога, раздражая Его обоняние и вкус. Очень грубый, совершенно ненаучный метод. Громкая молитва, распевание гимнов – необразованные классы до сих пор практикуют это. Ладно, пусть поют свои гимны и декламируют свои молитвы. – Он нажал какую-то кнопку, и одна из стен комнаты стала прозрачной. Хэмилтон увидел современную исследовательскую лабораторию, раскинувшуюся кольцом вокруг офиса Тиллингфорда: слой за слоем – люди и оборудование, самая лучшая техника и самые лучшие инженеры.