Око силы. Четвертая трилогия
Шрифт:
Начальство выждало должное время, вновь отхлебнуло пахнущий мятой чай.
– Вот вы, товарищ!
Острый взгляд ярких синих глаз скользнул по бывшему командиру РККА. Деваться было некуда. Тот нехотя поднялся, привычно развернул плечи.
– Вопрос один, товарищ Ким. Задачи Техгруппы и все, с эти делом связанное.
Сидевший рядом поручик одобрительно кивнул. Давно пора!
Начальство появилось внезапно, причем без всякой торжественности. Где-то около полудня в дверь постучали, и на пороге возник знакомый сотрудник из Орграспредотдела. Поглядел внимательно, довольно хмыкнул:
– Тут они, товарищ Ким. Оба!
Потом сделал строгое лицо, подмигнул:
– Встречайте начальство!
Исчез. В комнату входило начальство – не слишком высокого роста, широкоплечее, с неожиданным для холодной Столицы «вечным» южным загаром. Густая проседь на висках, легкомысленная «шкиперская» бородка, серый пиджак поверх полотняной рубахи с косым воротом. Сколько лет, не поймешь: если судить по седине, то за сорок, по глазам – еле за двадцать. Вид сугубо штатский, цивильный, но кобура на месте, пиджак оттопыривает.
– Курите, товарищи?
Из кармана появилась большая темная трубка. Взгляд пробежался по комнате, зафиксировал дымящийся чайник на подоконнике.
– Понял. Ограничимся чаем. Ну, давайте знакомиться!
* * *
Красный командир был несколько разочарован. Начальник – настоящий, столбовой, не должен забегать к подчиненным, дабы представиться и выпить чаю с мятой. Его дело восседать в огромном кабинете за столом-надгробием, сурово сдвигать брови к переносице и ставить провинившихся по стойке «смирно». Чай же приносит вышколенный порученец непременно на подносе с серебряными подстаканниками. «Извольте выкушать, ваше превосходительство!» Дело, конечно, не в титуловании. Советский ли барин, царский – велика ли разница? Вон, товарищ Сталин, всем хорош, всем помогает, дурного слова не услышишь – ни о нем, ни от него. А все равно: кабинет, холуйки в приемной, подстаканники серебряные.
А уж спрашивать, курят ли подчиненные, а после прятать трубку в карман – вообще гнилой либерализм. Этак до анархии-матери порядка рукой подать. Нет, не тот начальник, не тот!..
О начальстве он имел самое скверное мнение с детства. Не просто недолюбливал – на дух не выносил и за людей не считал. Всякое – от мордатого городового, гонявшего мальчишек на улицах, до дирекции завода, постоянной грозившей отцу увольнением. Тот был заслуженным «эсдеком», неоднократно попадавшим под арест и успевшим в молодые годы побывать в сибирской ссылке. До увольнения все же не доходило – заводу не хотелось лишаться хорошего инженера. Однако неприятностей хватало без того, и старший из трех сыновей быстро усвоил, что виной всему – именно оно, начальство. Как выразился приятель-гимназист из подпольного революционного кружка: «обло, озорно, огромно, стозевно и лайяй». В 1916-м последовал первый арест, и юный смутьян сразу понял, что такое загадочное «лайяй», сдобренное густым мордобоем. В тот же год он вступил в РСДРП(б), в которой уже много лет состоял отец.
Мечтой новообращенного большевика стала не столько победа коммунизма в мировом масштабе, сколько возможность ворваться в кабинет к самому-самому начальству, вытащить оное из-за стола-надгробия, посмеяться прямо в выпущенные от гнева рачьи глаза и… Дальнейшее зависело от настроения. В самом щадящем варианте можно было ограничиться выливанием чая (который в серебряных подстаканниках) прямо на начальственную главу. Пусть тогда лайяйет, сколько влезет!
Летом 1917-го молодой партиец записался в Красную гвардию. Времена наступили правильные. «Обло, озорно, огромно, стозевно и лайяй» попряталось и разбежалось, пришел час народного самоуправления строго по учению Карла Маркса. Красная гвардия принялась наводить порядок в заводском районе. Сын инженера-«эсдека» сумел даже подключить к этому нужному делу знакомых скаутов, надевших, как и он сам, красные революционные галстуки.
Через два года у командира, к тому времени уже вволю хлебнувшего войны, вышел спор с одним из военспецев. Бывший капитан Императорской армии, ныне начштаба полка, весьма одобрительно высказался о линии Предвоенсовета товарища Троцкого на создание регулярной армии. Красная гвардия, к тому времени давно распущенная, была помянута с явным неодобрением и даже титулована «вертепом разбойников».
Красный командир обиделся всерьез. Разбойниками они не были. Напротив, первым делом отряд разогнал местных сявок, обнаглевших после Февраля. Дисциплина была железная, но сознательная – командиров выбирали. В феврале 1918-го отряд добровольно отправился на фронт и почти в полном составе полег под Псковом, пытаясь не пустить германцев к революционному Петрограду. Краском знал, что отряды бывали разные, кое-где дело действительно доходило до разбоя, но Красная гвардия только начинала строиться, издержки и ошибки в таком деле извинительны и неизбежны. Еще бы несколько месяцев, еще лучше – год…
Когда в РККА стали призывать военспецев и отменили выборность комсостава, молодой командир крепко задумался. «Начальство» возвращалась, из-за спин краскомов и военкомов вновь выглянуло знакомое «обло, озорно, огромно, стозевно». И если бы на пользу делу! Зимой и весной 1919-го отряды красных добровольцев без всякой помощи мудрых «специалистов» легко, малой кровью, освободили Украину и Таврию, дойдя до румынской границы. Летом же отряды переформировали в полки, назначили «начальников», завели «чрезвычайки» – и через месяц оказались в глубоком тылу врага. Казалось, сам Красный Дух Революции отвернулся от оппортунистов. Ходили и вовсе скверные слухи о том, что по приказу Троцкого расстрелян комполка Антон Богунский, врагами объявлены комбриг Махно и комдив Григорьев. Кто же тогда друзья? Бывшие полковники и генералы, окопавшиеся в штабах? Таких, как железный адмирал Немитц, были единицы, все прочие – обычное офицерье, только без погон.
…Штурм Умани оказался удачен – однако не для всех. Город взяли, но два полка были отрезаны и окружены дивизией «черных запорожцев» – лучшими войсками Петлюры. Из кольца вырвалось всего несколько сот. Свои были далеко, Иона Якир повел войска Южной группы дальше, на Киев. Путь на север оказался закрыт намертво. Оставалось одно – пробиваться обратно на юг, где по слухам еще сражались части красного комбрига Нестора Махно…
* * *
Итак, начальство оказалось явно не в кондиции. С одной стороны, плохо, вроде как непорядок. С другой – появилась надежда, что и в Центральном Комитете не все так скверно.
Поручик воспринял товарища Кима философски. Что тот командир, что этот, не все ли равно? Большевиков он успел навидаться, и на общем фоне загорелый «цекист» смотрелся вполне прилично. На двух ногах ходит, слово «думаю» употребляет…
– С документами по радию товарищ Каннер, конечно, перемудрил, – подытожил начальник. – Каялся уже, мол, бдительность вашу хотел проверить. Хотел, конечно, да не он. Имейте в виду, товарищи, присматриваться к вам станут очень внимательно. Не потому, что вы какие-то особые, а потому что Центральный Комитет слезам не верит. Ничему иному – тоже.
Семен Тулак и Виктор Вырыпаев вновь переглянулись. Что будут проверять, знали оба. Но что их личностями сразу заинтересовался сам генсек товарищ Сталин, все-таки удивило. Невелики они птицы, как ни погляди. Или дело не в них лично а во все той же Техгруппе?
– Задача ваша проста и конкретна. Из Научпромотдела вы будете получать указания – от меня или от того, кто меня заменяет. Поехать, найти, опросить, доставить. Техническая работа, что и следует из названия. Всякие мелкие дела, «вермишель», вы обязаны просмотреть и рассортировать. Если возникнет неясность, верните документ в отдел, если покажется важным – тоже. Что-нибудь интересное было?