Око тайфуна
Шрифт:
В кинокартине человечество судят ученые. Перед лицом неизбежной смерти эти люди ведут себя достойно. Все они в большей или меньшей степени сумели остаться учеными, интеллигентами. У них хватает бесстрашия мечтать, думать, решать.
Это может показаться бессмысленным, смешным и глупым — ведь проку от их деятельности не больше, чем от выступлений премьер-министра. Но все-таки есть разница между безнадежной борьбой за человека и столь же безнадежной борьбой против человека. Разница в их пользу.
Только где они были раньше, эти прекрасные люди?
Работали на войну, стараясь обогнать друг друга.
«…Я дрался! Я маневрировал, да! Мой лучший друг уже двенадцать
Этот отрывок взят из другого произведения В. Рыбакова. Биоспектралистика, о которой идет речь, — раздел медицины, не имеющий никакого военного применения. Эта наука призвана лечить. Лечить всех людей без разбора. И материалы по ней не засекречены, и международные конференции проводятся. Только на них почему-то скрывают, а не демонстрируют достижения. Только не о больных, ждущих помощи, вспоминает ученый, хотя неизлечимо болен он сам и сын одного из сотрудников его лаборатории.
«Мы с вами обгоняем их на пять лет!» Зачем? Во имя чего?
«Нас мало, и нас все меньше.
Но самое страшное, что все мы врозь…»
«Мы с вами обгоняем их на пять лет!» Вот почему Ларсен пишет теперь письма мертвому сыну. А врач отправляет на смерть детей. В рецензиях этого врача справедливо называли подонком. Но в фильме, который в отличие от повести замкнут на среду ученых, не показаны силы, стоящие над этим врачом. А эти силы: правительство, армия, контрразведка — приказывали ему еще до войны: «Обогнать их на пять лет!»
Разобщенность правительств была на Земле всегда, но лишь XX век создал разобщенность ученых. В 1918 году Резерфорд сказал чиновнику, пригласившему его на какое-то заседание: «То, что я сейчас делаю, важнее вашей войны». А в 1946 году Курчатов кричал Изотову: «Иди ты со своими угрызениями знаешь куда… Думать стал! Вот и думай — какое мы имеем право ехать в комфорте, за чей счет все это? И ковыряешься в душе своей за чей счет? Ты мне все это говоришь почему? Потому что знаешь, что я себе такого позволить не могу. Я сомневаться не имею права. Да. Знаю — найдутся люди, которые будут считать, что мы и этот Оппенгеймер одним мирром мазаны. Осудят нас… Я это не беру в расчет. И даже тех не беру в расчет, кто еще через годы поймет всю разницу между американцами и нами. Мне себя не жалко. Каким я буду выглядеть? Плевать мне на то, как меня будут расценивать в будущем! Я делаю дело не в расчете на место в истории. Мне важен суд моих соотечественников, моего народа, а в будущем… Если будущее будет, и будут жить в нем потомки наши, самое главное, что они будут жить! Что хочешь мне говори, а я буду думать одно: успеть, успеть! Мы успеть должны!.. Вот вся моя нравственность! Они там, эти американцы, создали себе эти проблемы, пусть и расхлебывают. А для меня нет этих проблем. Нет! Понятно? И для тебя нет, мир не обеспечишь призывами даже самых лучших людей, таких как
А если не договоримся теперь, когда бомба есть и у нас, и у них? Что тогда будет?
«Письма мертвого человека».
А как договориться, если даже пережившие войну не в состоянии найти общий язык? Тогда, может быть, именно в этом и есть главная задача ученых, писателей, художников? Договориться! Найти способ договориться. Поначалу хотя бы друг с другом!
Мы вновь возвращаемся к повести. Измученные, потерявшие всякую надежду жители планеты ждут от Мальчика чуда. Они верят, что он уведет их из бункеров в незатронутую войной страну. Даже премьер-министр верит, хотя ему доподлинно известно, что таких стран нет. И не может быть.
Они встречаются. Все люди и Мальчик. Но тот, кто в военной форме, в чудесах не нуждается. Девочка, единственный человек на этой умирающей планете, который попытался что-то понять, прикрывает Мальчика своим телом и падает раненная. Тогда толпа убивает военных. И опять льется кровь.
«Видите, — отчаянно кричит Мальчик. — А ведь мы еще не спасение. Мы просто не врем! Когда спасение придет — вам снова захочется стрелять… Это ведь так легко! Повзрывать все мосты через пропасть, а потом развести руками — пропасть, некуда идти!»
…Повесть называется «Первый день спасения».
Глава 4.
Безвременье
— У кого поднимется рука на красоту? Разве люди могут обидеть дитя, растоптать цветок оскорбить женщину?
— И дитя, и цветок, и женщину?
— …мы все проклятые. От проклятья-то не уйдешь, как вы понять не можете, это же всякий знает.
До сих пор мы рассматривали произведения, посвященные будущему. Коммунизм «Мотылька и свечи», тайный фашизм «Доверия», гибель человечества в «Первом дне спасения» — это лишь варианты, более или менее правдоподобные. Статическое описание общества неисторично, а потому абстрактно. Правда, экстраполируя, пусть даже и произвольно, современные тенденции в будущее, мы, по крайней мере, видим, чего бояться и на что надеяться… Но сколь убедительными ни казались бы результаты подобных мысленных экспериментов, их легко обесценить. Достаточно обвинить автора в несистемном подходе: откуда он взял, что рассматриваемые им факторы будут преобладать? Почему не противоположные? А разум человечества, его добрая воля? Такие рассуждения успокаивают, и фашизм «Доверия» становится моделью. Точной, самосогласованной, но не имеющей к нам прямого отношения.
Вот почему главной задачей литературы является исследование современности. Только оно способно стать фундаментом футурологических концепций, превратить их из произвольной игры умов в прогнозы, которые нельзя ни замолчать, ни опровергнуть.
О нашем времени повесть Вячеслава Рыбакова «Дерни за веревочку» и роман «Очаг на башне».
Произведения эти трудно сопоставимы, потому что роман написан более умелым и опытным автором. Почти начисто исчезли в нем недостатки, свойственные ранним книгам В. Рыбакова. Нет ни бессодержательных первых глав, ни чужеродных эпилогов, вроде совершенно неуместного в реалистическом повествовании выступления делегата Земного Восточно-Азиатского Исторического Центра на II конгрессе хроновариантистов, которым заканчивается «Дерни за веревочку».