Око вселенной
Шрифт:
— Ты! — заорал утративший способность ориентироваться на местности хозяин джипа, которого Жанет Генриховна обеими руками вытащила за воротник пальто из салона и сильно отпихнула в сторону. — Я же сказал Цапе, что бабки через три дня отдам! — орал запутавшийся в пальто мужчина, но Жанет Генриховна уже не слышала его.
Она нажала на педаль газа, стремительно развернулась и устремилась в погоню за украденной Любовью…
Подполковник Абрамкин проснулся и меланхолично подумал: «Куда это я опять влез? А-а, — вспомнил он, — я в багажнике. Неужели она забыла, что меня в багажник положила?»
— Эй! — крикнул Абрамкин
— Все это порожняк. — Константин Ревазович Церикадзе прикурил сигарету и со всей силы бросил тяжелую позолоченную зажигалку в лицо Рената Аслановича Мцех, по кличке «Ожог». — Как был ты диким фраером, так с тормозами и подохнешь.
Зажигалка рассекла бровь Ожога над левым глазом. Струйка крови потекла по лицу и закапала на черную хлопчатобумажную рубашку с дорогим лейблом. Ожог даже не вздрогнул, преданно глядя на Константина Ревазовича, более известного теневой Москве под кличкой «Тамада». В большой, дорого и по-блатному броско оформленной комнате на втором этаже загородного коттеджа, принадлежащего Тамаде, кроме него и окровавленного Ожога находились еще четыре человека, трое мужчин и девушка с тонкими и красивыми чертами лица.
— А что, Тамада, — покачивая бедрами, девушка отошла от окна и подойдя к Церикадзе, погладила его по руке, — тачка нормальная, мне нравится.
— Сядь! — взорвался Константин Ревазович и двумя руками толкнул девушку так, что она отлетела от него и рухнула на белый кожаный диван. — Тачка, говоришь, нравится? Давай я тебя с Ожогом на ней в свадебное путешествие отправлю. Точно! Как ты на это смотришь, Бадри? — обратился Константин. Ревазович к грузину, сидящему в кресле. — Долго они будут наслаждаться свадебным путешествием?
— Сколько скажешь, столько и будут, — меланхолично произнес грузин и уточнил: — Мне все равно.
— При чем тут Ожог, Костик? — захныкала девушка. — Что за причуды меня с этим быком сравнивать? Черт с ней, этой тачкой, надо спулить ее на скоряк и все дела. А ты, Бадри, — она приподнялась на диване и зло посмотрела в сторону грузина, — козел.
— Ээ, — меланхолично вскинул руки грузин, — не кричи, Саломея. Скажут любить тебя — буду любить, скажут утопить — утоплю. Почему козел? Не понимаю тебя, женщина…
— Тамада, — вмешался молодой мужчина. — Уже девятый час, нам сегодня нужно заниматься клиентом или нет?
Рядом с молодым человеком, угрюмо уставившись на носки вытянутых ног, обутых в желтые с черным штиблеты, сидел еще один молодой человек, как две капли воды похожий на первого.
— Как это нет? — Константин Ревазович сразу стал спокойным и по-деловому сосредоточенным. — Очень даже нужно заниматься. Сейчас, — он успокаивающе кивнул братьям-близнецам и коротко приказал: — Саломея, хватит лежать, будешь главной над Ожогом, а Бадри телохранителем. Тачку увезти подальше, километров на сто, и бросить. Потом езжайте в Москву, кроме Бадри, он пусть возвращается, и ждите меня там. Все, — махнул он рукой, — валите.
— Вот, — Церикадзе положил перед братьями несколько фотографий, — старший оперуполномоченный МУРа Стариков Александр Иванович. Живет в центре, на Новослободской, вы знаете. Нужно, сегодня и обязательно, без облома. Вот ваши загранпаспорта. — Он положил на столик документы и авиабилеты. — После всего сразу же улетайте в Афины, я вас найду.
— Мент, — произнес один из братьев, рассматривая фотографию, и, повернувшись к другому, удивленно спросил: — Это мент?
— Это двести тысяч долларов, — бросил Константин Ревазович, прикуривая сигарету и садясь в кресло. — Двести тысяч долларов за точный выстрел в голову рядового оперуполномоченного МУРа, а не генерала.
— Генерала легче, — произнес до этого молчавший близнец, беря паспорта и авиабилеты. — За смерть рядового опера из убойного отдела будут рыть землю не за страх, а за совесть рядовые опера, а это не шутка. — Он протянул один паспорт и авиабилет брату. — Но мы «сделаем» его, правда, с дополнительным условием.
— Каким еще условием? — насторожился Константин Ревазович. — Все уже оговорено.
— Я же сказал, — близнец даже немного загрустил, — дополнительным. Этих, — он кивнул в сторону лестницы на кухню, где находились Саломея и Бадри, — тоже надо убрать.
— Аа, — сразу же успокоился Тамада, пренебрежительно махнув рукой. — Этих уже через два-три часа не будет.
В деревне Ряски, в дачном холодном домике сидели трое оперативников МУРа и «прослушивали» дом Константина Ревазовича по спецаппаратуре.
— За что они меня? — обиделся Саша Стариков, доставая из сумки термос с горячим чаем. — Страшно жить на белом свете.
Дом Церикадзе, в полукилометре от деревни Ряски, так хорошо прослушивался благодаря покинувшему МУР полковнику Хромову. Это он, перед тем как взять в оперативную разработку мировой океан, используя свое новое служебное положение и старые связи, презентовал убойному отделу помповую винтовку «Шорох» и десять новеньких пулевых микрофонов к ней. С расстояния сто километров оперативники «всадили» три пулевых «уха» в дом Константина Ревазовича, и вот теперь они пили чай из Сашиного термоса и, одновременно записывая на цифровой диктофон, слушали.