Око вселенной
Шрифт:
Никогда, блин, не поверю, что вот эти три мента, выходящие из торговой палатки, как они только поместились там, не проверят у меня документы. А я им раз — удостоверение под нос, представляю, какие у них лица будут. Ну вот, блин, мимо прошли. Вот ведь фигня какая, документов не было — проверяли словно на мне папаха, бурка, кинжал и борода, с головой налысо обритой, а когда получил такой мощный ксивняк, перестали в упор видеть. А может, у меня в сумке калаши с рожками и гранаты по самое не хочу? Как начну сейчас гранатами кидаться, что тогда? Ели-пали, Углокамушкин, о чем ты думаешь,
— Эй! — Оборвав свои мысли, Саша ухватил за рукав проходившего мимо парня лет восемнадцати. — Постой рядом со мной секунду.
— Дорогой, — моментально прильнул к нему парень, — я могу на всю жизнь с тобой остаться.
— Стоять! — перепугался Саша, отстраняя от себя парня на расстояние вытянутой руки, но не отпуская его рукав. — Смотри!
Он указал на угол здания, в сторону которого шел «неоновый мальчик». Мгновение ничего не происходило, а затем под самой крышей от стены отделился фрагмент здания более ста килограммов веса и рухнул на пешеходную дорожку. По времени, если бы Саша не задержал, так и выходило, что дитя порока был бы уже мертвым.
— Я твой должник, — вспыхнул молодой человек, — вот мой телефон, — он сунул в руку Саши свой очень дорогой мобильник, — я тебе позвоню. — Кусая губы, чтобы не заплакать, парень махнул рукой и чуть не побежал, огибая кусок стены на асфальте, в сторону офиса фирмы «Орлэфрей».
Что такое телевидение для современного мира? Все! Это собеседник, это проникновенный домашний сплетник, доктор, учитель, семейный развратитель, лживый духовник, интеллектуальный пошляк, светоч мелкотравчатости, гуру для лениводушных, великий усреднитель, муж и жена для отупевших от одиночества и скрытая причина этого одиночества.
Что такое телевидение для современного мира? Все! Это дирижерская палочка в руках Власти, организующая плебсу хлеб, зрелище и женщин. Это оно, Телевидение, заставляет крутиться и работать толпу потребителей, которые должны купить, овладеть, употребить и поверить в то, что они на острие прогресса и современности. Это оно, Телевидение, изгибает, демонстрирует женщину так, что мужчины начинают видеть в ней, в первую очередь, престижный товар, во вторую — идеальную машину для секса. Телевидение хладнокровный зомбинатор, изощренный парализатор воли, капкан для всех, кто имеет с ним дело. Между заполнителями экрана и потребителями нет разницы, втемную используются и те, и другие. Трагедия демонстративно выпяченных политиков и вытолкнутых в мир богатства людей заключается в том, что именно они и являются самой порабощенной и зависимой частью человечества…
— Ну, кажется, все, — Ксюша Мармик вытерла ладони о свитер Саши Углокамушкина в районе живота, — система к внедрению готова, если, конечно, Лаперуза ничего не напутал.
— Лаперуза не напутал, — буркнул Толик. — Если кусок кирпича действительно принес то, что я думаю, то есть спутниково-лазерные усилители и дополнительный катализатор мощности, то нам впору бункером для работы обзаводиться. Кстати, Углокамушкин, где ты взял эту технику, в магазине такую не купишь, ты не шпион, случайно?
— Нет, — лаконично ответил Саша, — я куда серьезнее шпиона, лучше не спрашивай, а то мне врать придется.
— Да ты уже врешь. — Ксюша стояла перед зеркалом и пририсовывала косметической гуашью «Золотая пыль» новую змейку. — «Серьезней шпиона», — передразнила она Сашу. — Ты на себя в зеркало посмотри, баран-бараном, знакомишься с кем попало. СПИДа мне еще в семье не хватало.
— С чего ты взяла? — Саша с интересом прислушался к аналитическим репликам Ксюши Мармик.
— От тебя одеколоном «69» за версту несет, — объяснила Ксюша, подходя к Саше, — а им только гомики прыскаются.
Саша хотел рассказать о спасенном им молодом человеке, но вздрогнул и еле слышно прошептал, глядя на сидящего в кресле Лаперузу:
— Е-моё, блин, Толик!
— Толя-яаа!!! Толечка-а, родной, что случилось? — в ужасе воскликнула Ксюша.
В кресле перед новосконструированной компьютерной системой доморощенно-лазерно-спутниковой мощности, положив аристократическую драгоценно-аномальную руку на колено, сидел длинноволосый безбородый старик с хорошо угадываемыми чертами лица Толика Лаперузы, но уже огрубевшими от многолетней жизни. Старик медленно приподнял вторую руку и, положив ее, как благословение, на голову рыдающей взахлеб Ксюши, стоящей перед ним на коленях, улыбнулся:
— Я — не Толик Лаперуза, я его Ка, вынужденный стать зримым незримый двойник, проживающий за один год вашего времени три своих. Я призван охранять его после смерти и поэтому должен умереть гораздо раньше. Я должен быть ликом на его саркофаге, в нем душа фараона, он уже умирал много раз.
«Точно, — едва уловимый шепот непонятого пророческого предположения прозвучал в мыслях Саши Углокамушкина, — древнеегипетский аспект Москвы, Эванхамон, Египет, Киев, Рим, хазаро-иудейский ритм России».
— А где Толя? — всхлипывая, спросила Ксюша Мармик. — Он живой?
— Как видишь, — успокоил ее старик, хотя было непонятно, что он имел в виду. — Я передал ему опыт руки. — Он оторвал от колена руку с ногтями стоимостью в несколько миллионов долларов и показал Ксюше. — Ибо с этим, — он указал на компьютер, — шутить нельзя. Рука власти досталась ему по недосмотру, а это — титул, и поэтому я обязан опекать его в настоящем, находясь в прошлом.
— А мы и не шутим, — начала было оправдываться Ксюша и тут же завизжала: — Дедушка! Что с вами?
Старик стал молочно-бледным, черты лица начали мгновенно меняться, потом оно порозовело и снова стало лицом Толика Лаперузы.
— Мармик, — Толик взъерошил Ксюшины волосы, — я понимаю, что ты меня боготворишь, но зачем так пафосно, на коленях? Встань!
— Я не феминистка, — Ксюша Мармик переменила позу и просто села на пол. — У нас же семья. — И уточнила: — Шведско-московская, матриархальная.