Око за око
Шрифт:
Фемистокл жестом приказал отставшим рабам подтянуться и продолжал:
— Потом мы узнали, что эта бездетная пара относилась к своим рабам, как к собственным сыновьям. Уж на что Евн не любит, когда собрание отпускает некоторых господ, и то он был так изумлен, что повелел выделить Плоцию Тукке и его жене конвой во главе с членом Совета! Я с радостью согласился — ведь собрание решило отпустить в Рим и Домицию, но, кажется, сделал это опрометчиво. Евн что–то явно заподозрил и послал со мной этого Серапиона. Как бы мне теперь не пришлось поплатиться за свою неосторожность головой!
— Так скажи Евну, что Серапион все выдумал и ты не прощался с Домицией, а я подтвержу! — воскликнул Клеобул.
Фемистокл
— Увы! Теперь такие, как Серапион, в большом почете у Евна! В самом начале восстания он еще советовался с нами, греками. Но когда мы попытались отговорить его от мысли создать царство и сделать в Сицилии свободное государство, на манер наших Афин, он стал потихоньку изводить нас. Причем делал это так хитро, что мы не догадывались ни о чем. Сначала, распустив ложные слухи, объединил всех греков и стравил с ахейцами — самым многочисленным отрядом из всех областей Греции. Уверенные в том, что наши земляки задумали изменить общему делу, мы сами на заседании Совета приговорили их к смерти… Потом настала очередь родосцев. За ними — беотийцев, а там — и бывших рабов из Элиды. Словом, когда мы поняли, что к чему, то увидели, что в Совете из греков остались одни лишь афиняне и главнокомандующий армией Ахей. Этому нашему земляку Евн доверяет во всем, несмотря на то, что он единственный, кто говорит ему во всеуслышанье правду. Весь же остальной Совет теперь — это такие люди, как Серапион.
— Зачем же вы терпите такого царя? — воскликнул Клеобул.
— А что прикажешь делать? — вздохнул Фемистокл. — В Совете теперь почти не осталось греков, да и тех становится меньше день ото дня: одних Евн обвиняет в организации заговора, а смерть других сваливает потом на вылазки защитников крепостей…
— Так организуйте заговор, пока он не перебил вас всех! — не выдержал Клеобул. — Зачем нам, рабам, такой царь, который не всех отпускает на свободу? Надо лишить его власти!
— Как? — с горечью усмехнулся Фемистокл. — Этот Евн далеко не глуп, как это может показаться на первый взгляд. Я еще тогда, когда видел, как он корчит из себя шута при дворе своего бывшего господина, понял, что это великий человек. А потом убедился и в том, что он — прирожденный вождь. Толпа готова идти за ним куда угодно, по одному мановению пальца! Одного не могу понять: почему при его уме и осторожности сейчас, когда, как никогда надо действовать: вооружать и готовить армию, он тратит все деньги на роскошь дворца и пиры для рабов. Однажды он, правда, отправил послание к царю Сирии с предложением выступить сообща против нашего общего врага — Рима…
— И что же Антиох?
— Даже отвечать не стал на него, не желая опускаться до общения с рабами… Ясно, как день, что никто не придет к нам на помощь, а Евн медлит. Чего он ждет? На что надеется? Почему ведет себя так, словно нет под боком Рима, который не будет долго терпеть нас! Промедление дальше уже становится опасным…
Фемистокл заглянул в повозку, взглянул на Прота, который успел закрыть глаза и притвориться спящим, и понизил голос:
— Евн не зря обвинил многих наших земляков в заговоре… Такой заговор действительно есть. Недавно Клиний повторил коронный фокус Евна, которым он держит в священном трепете всю эту толпу. Он вложил в рот половинки ореха с тлеющим угольком и изрыгнул такой столб пламени, что многие впервые усомнились в сверхъестественных способностях Евна. Потом мы потихоньку объясняем тем, кто остался рабами, а их — втрое больше нашей армии, — что хотим освободить всех, без исключения рабов и создать здесь справедливое государство, с мощной армией, флотом, способное отстоять свою свободу! И они верят нам, потому что мы говорим это от чистого сердца. Я, например, всегда выступал против рабства — даже в афинском суде, где меня обвинили в человеческом отношении к рабу…
— Двадцать семь лет назад я сам бы изгнал тебя за это из Афин, — честно признался Клеобул. — А теперь, клянусь Палладой, буду с тобой до конца, хотя не во всем согласен с тобой…
— Не согласен? В чем?! — с удивлением взглянул на него Фемистокл.
— Ну, например, в том, что ты против рабства вообще!.. — начал было Клеобул.
Но Фемистокл остановил его:
— Отложим этот разговор для более удобного случая! Деметрий, который сейчас комендант Тавромения, тоже в свое время был афинским архонтом и рассуждал, как ты. А теперь он обещает свободу всем рабам Сицилии, подговаривая их выступить против Евна! Поверь, еще немного — и мы установим здесь республику, свергнув его с трона!
— И сколько же вас всего?
— Много… — уклончиво ответил Фемистокл.
— Можешь не отвечать! — понимающе улыбнулся Клеобул. — И без того ясно, что это все без исключения греки!
— Если бы все! — вздохнул Фемистокл. — Самый талантливый и опытный в военных делах не хочет даже слушать о наших планах.
— Кто же он?
— Как это ни прискорбно, все тот же — Ахей! Это великий человек. За три дня, когда восстание уже готово было погаснуть, он вооружил и обучил десять тысяч рабов и разбил несколько отрядов римских преторов!
— И он даже не хочет отомстить Евну за своих земляков?!
— Увы!
— Так объясни ему, чего вы хотите!
— Я же сказал, он не желает слушать нас.
— Но почему? Он же грек!
— Он очень обозлен, — помолчав, сказал Фемистокл. — Римляне сожгли его родной Коринф, прямо у него на глазах обесчестили жену и дочерей, бросили в огонь малолетнего сына, а самого продали в рабство. Весь смысл своей жизни он видит теперь в мести Риму. Кто больше проливает крови, тот для него и лучше! А кто больше Евна сможет пролить ее? Правда, в последнее время мне удалось приблизиться к Ахею. Я узнал, что он мечтает двинуть армию после взятия Мессаны на Рим, с чем никогда не согласится Евн, и…
Фемистокла насторожил шорох в повозке — это Прот, желая слышать все до последнего слова, приподнял голову. Вскочив на коня, грек крикнул Клеобулу:
— Продолжай путь! А я проеду вперед, посмотрю — нет ли там засады римлян! Говорят, они собираются послать против нас новый отряд!
«Не отряд — а целую консульскую армию!» — чуть было не сорвалось с языка Прота. Но, поразмыслив, он решил, что ему лучше остаться в тени. «Пусть эллины считают, что я ничего не слышал!» — подумал он и вновь притворился спящим.
Колеса повозки приятно ласкали слух, шурша по густой траве. Сладкий воздух близкого леса кружил голову. Прот даже не заметил, когда и уснул, успев только шепотом помолиться:
— О, Афина, останови Луция!..
4. Гней Лициний
С того вечера, когда Луций Пропорций, отравив своего кредитора Тита Максима, в легкой дорожной двуколке, запряженной парой резвых скакунов, в сопровождении трех вооруженных рабов выехал через Капенские ворота из Рима и помчался по Виа–Аппиа — «Царице дорог», прошло два дня.
Первый запомнился жуткими приступами дурноты и нестерпимой болью и звоном в голове. Самое обидное для Луция было то, что в этом его состоянии ему некого было винить.
Остановившись на первый постой в одной из гостиниц, в великом множестве разбросанных вдоль Виа Аппиа, он напился, причем самым безобразным образом.
Все началось с того, что хозяин гостиницы, увидев подписанную самим главой Рима легацию, не знал, чем и угодить важному гостю.
Напрасно Луций заверял его, что остановился лишь для того, чтобы перевести дух и заменить лошадей.