Окольцованные злом
Шрифт:
Чпок — тарелка из-под бутербродов с колбаской «Таллинской» обернулась в башуровских руках двумя опасными бритвами, в мгновение ока расписавшими физиономии его сотрапезников, и вначале никто ничего не понял, только завизжала пронзительно потерявшая всю свою красоту рыжая прелестница. Затем, заливая глаза, хлынула из распоротых лбов кровища, а Виктор Павлович уже выдернул из-под себя стул и, элегантно держа его за спинку, принялся напористо пробиваться к выходу. Один из молодцов, что стояли за его спиной, сразу же лишился зрения, другой — надолго способности к размножению, но тут натурально раздался клич: «Наших бьют!» — и около дверей образовалась застава из крепких полупьяных аборигенов, вооруженных кто чем — от печально известных «розочек» до газовых стволов, заряженных
— Суки, урою. — Башуров стремительно травмировал ближайшему бойцу голеностоп, шваркнул его соседу по ногам стулом и, без труда перемахнув через стойку, крепко прижал консервный нож бармену к горлу. — Назад, а то хана ему.
На мгновение толпа замерла, а чтобы все сомнения вообще отпали разом, ликвидатор медленно улыбнулся и сделал резкое движение рукой. Из распоротого волосатого уха хлынула ручьем кровища, истошно заскулил подраненный общепитовский деятель, и, снова сунув замокревший инструмент ему под горло, Башуров глянул сурово:
— В закрома веди, лишенец.
Дважды повторять не пришлось, и, едва очутившись в тесной, слабо освещенной подсобке, он с лязгом задвинул засов, в целях профилактики отправил бармена в нокаут и кинулся открывать заржавевшие запоры погрузочного окна. От ударов чем-то тяжелым дверь предательски затрещала, жалобно звякнули бутылки на стеллажах, и, распахнув наконец обитые железом створки, Виктор Павлович нырнул головой вперед в грязный, затоптанный снег узкого двора-колодца. Теперь стремительный рывок, только бы убраться побыстрее из каменной западни, однако не получилось, — из дверей «Рапсодии» уже выкатилась разъяренная, алчущая крови толпа, и, сбитый подножкой на тротуар, Башуров завертелся бешено на пятой точке, щедро раздавая удары по ногам и мужским достоинствам атакующих. Мгновение — и, словно подкинутый мощной пружиной, он сделал длинный кувырок, вырвался за пределы круга и устремился по направлению к метро.
Эх, хорошо было бы подхватить с земли кусок арматурки, камешек какой — не надо забывать, что булыжник — оружие пролетариев, — осколок стекла, на худой конец, но недавно выпал снег — ничего путного не видать, а справа снова послышались разъяренные крики преследователей, видимо, срезали проходными дворами, понятное дело — аборигены.
Была не была, Виктор Павлович нырнул в ближайший парадняк и, оказавшись на втором этаже, начал яростно выламывать железную стойку от перил. Ни фига, это вам не в хрущевке какой-нибудь, здесь все построено прочно, на совесть, и ликвидатор уже решился в случае чего сигать в окошко, как неожиданно губы его сами собой расплылись в улыбке, — лопатка. Ржавая, с расколовшимся черенком, откуда взялась она здесь? Хорошо бы, конечно, наточить ее с трех сторон до бритвенной остроты, гвоздочком укрепить поладнее, да ничего, и на том спасибо тебе, Господи, потому как лопата — это вещь серьезная, подарок, можно сказать, судьбы. Алебарда, говорят, от нее произошла, да и сама она оружие мощное, по сути дела универсальное. Хорошо наточенная лопата рубит конечности не хуже топора, легко вскрывает животы, а уж череп ей раскроить — пара пустяков, но все это, конечно, в умелых руках, привычка нужна.
Чего-чего, а навыков у Виктора Павловича хватало с избытком. Первый же нападающий ошалело уставился на свою изуродованную кисть и с животным ревом принялся подбирать отрубленные пальцы с грязных ступенек. Бесполезно, милай, микрохирургия здесь тебе не поможет, ты сам-то, смотри, кровушкой не изойди да в обморок не брякнись. А ты куда, дурашка, — Башуров легко отбил лопатой нож и, раздробив оруженосцу переносицу, спихнул сразу же обмякшее тело ногой вниз, — иди, родной, лечись. В считанные мгновения он обиходил еще пяток нападавших, и на лестнице образовалось потерявшееся, исходившее кровью и животным ревом людское скопище — зрелище весьма жалкое.
Любоваться ничтожеством человеческим ликвидатор не стал, а кинулся наверх, к заветной двери на чердак, незапертой, слава богу, и, потревожив мирно зимовавшую чету бомжей, выбрался на скользкую от снега крышу. Дома раньше строили плотно — стена к стене, и, без труда очутившись на соседней кровле, Виктор Павлович,
— Стоять! — Согнувшегося от боли ликвидатора грубо пихнули к стене, и, услышав начальственный рык: — Документы, — он понял, что пожаловала родная милиция.
— Сейчас все будет. — Виктор Павлович перевел дыхание и, сделав вид, что полез за пазуху, пружинисто впечатал милицейскому ребро своей ладони чуть ниже уха.
Не успело тело того упасть на снег, как Башуров подшагнул к ударившему его по почкам сержанту и, стремительно проведя болевой на кисть, принялся избивать обидчика его же собственной дубинкой. Ломая кости лица и рук, весело шлепала «демократка» по человеческому телу, ликвидатор же, не теряя времени, энергично помогал себе башмаками, и скоро мент, вытянувшись в кровавой луже, затих. «Сатрапы». Виктор Павлович сплюнул, пнул его в последний раз и, затерев на резиновом изделии свои пальчики, принялся уносить ноги.
Без малейших проблем он поймал частника, по пути приобрел здоровенный шоколадный торт и через полчаса предстал перед Катей счастливым как никогда — уж больно вечер выдался хорош.
…Также говорят, что есть у арабов тайная секта Ал Гурнак и основал ее в веке семнадцатом некто Абд ал-Расул, который будто бы учился у псиллов — североафриканских негров, почитающихся лучшими из знатоков змеиных ядов. А кроме того, недавно открылось, что этот самый Абд ал-Расул был посвящен в таинства бога Сета и знал секрет приготовления страшной отравы из листьев персика.
Однако главное занятие в секте Ал Гурнак — это превращение ядовитых гадов в тайные орудия убийства. Все окружено секретом, но удалось узнать, что, услышав шум падающего метеорита, посвященные члены секты не мешкая подбирают его. Этот самый аэролит кладут рядом с каким-то другим, неизвестным камнем, который, по-видимому, испытывает губительную силу первого. Затем они оба размельчаются в порошок, приобретающий запах, неощутимый для человека, но привлекающий змей, которые приползают со всех сторон и лежат, словно очарованные, около приманки. Члены секты хватают их за головы при помощи маленьких деревянных вил, сажают в горшки из обожженной глины Л держат там для своих надобностей…
Из фискального донесения
Дела минувших дней. 1924 год
— Медам, месье, минуту внимания. — Экскурсовод вытер белоснежным платком мокрые от по усы и встал таким образом, чтобы на него падал тень от дворцового пилона. — Немного истории господа. Еще начиная с эпохи Среднего царства был установлен общегосударственный культ местного бога Фив Амона, которого отождествляли с богом солнца Ра под именем Амон-Ра.
«Ну и жара, черт ее побери». Штабс-капитан Хованский тягуче сплюнул и, попав выцарапанному на стене фараону прямо в рожу, почему-то обрадовался, а гид все никак не мог уняться:
— Позднее, в эпоху Нового царства, произошло слияние двух культов — бога солнца Ра, почитавшегося первоначально в городе Оне [74] , и Хора, еще в древности считавшегося владыкой неба, а затем ставшего повелителем обоих горизонтов, то есть ахти. Что же получилось в результате, господа? Правильно, медам, культ нового бога Ра-Хорахти, суть Атона, установив веру в которого фараон Эхнатон подорвал жреческую власть и основательно пополнил казну за счет богатств, отобранных у храмов других богов. Впрочем, не будем повторяться, все это я уже имел честь рассказывать вам в Амарне, если помните.
74
Гелиополь, совр. эль-Матария близ Каира.