Окопная правда чеченской войны
Шрифт:
Вместе с войной беда обрушила на нас холод, нищету, бездомье, и ненавидящих всё русское и русских чечено-ингушских переселенцев. Чечено-ингушей в экстренном порядке, в средине 1943 года, сослали в засушливые районы Казахстана и расселили в предгорьях Ала-Тау. Согласно правительственному указу: не ближе 40–70 километров от Транссибирской магистрали и крупных городов. А сослали этих людей по приказу наркома Берии в далёкие тылы России, подальше от фронта за массовые дезертирства и предательства в тяжёлые годы войны при подходе фашистских войск к границам Западного Кавказа.
После переселения ссыльных в горный Казахстан они, вопреки распоряжениям органов НКВД и Советской Власти, разбрелись по всей территории республики. Появлялись они и на крупных восточных базарах, торгуя ворованным скотом, различным шмотьём и даже оружием. Забредали они на железнодорожные станции и мелкие разъезды. Занимались грабежами и разбоем. И везде, где бы они не появлялись, повсюду, затевали безмотивную поножовщину, чинили дикий беспредел! Жгли дома и зимние запасы сена, угоняли скот, били птицу, насиловали женщин и убивали. Как профессиональные мясники, в отместку за чьи-то прегрешения, не щадили ни суворовцев, ни даже калек-фронтовиков, будто бы мы были главными виновниками свалившихся на их головы всех бед и страданий. Наваливались стаями на жертв как голодные волки.
В нашем детдоме они вырезали девятерых малолеток: трупы побросали по течению в одну сторону шумного арыка, а головы зашвырнули в густые заросли камыша на противоположный берег! Некоторых погибших пришлось схоронить обезглавленными.
Пришлось защищаться от нападок злобствующих абреков, от назойливых кавказских кинжалов и ружей царских времён. Мы приняли окончательное решение, и обратились за помощью к выздоравливающим фронтовикам. Они находились на лечении в расположенных рядом госпиталях. В основном, это были тяжело раненые пехотных и десантных разведчастей из Подмосковья, Тулы, Орла и Смоленска. Ребята были крутые, смелые, не раз побывавшие в тяжёлых передрягах. Они быстро обучили нас всяким военным премудростям и, прежде всего, — грамотному владению личным оружием, которого было у нас вполне достаточно. Посвященные в наши тяжёлые проблемы выздоравливающие фронтовики, не только учили нас военному делу, но и, как правило, участвовали в стычках вместе с нами.
Оружие и боеприпасы мы выгребали из покорёженного фронтового металлома, цепляясь на ходу за гружёные этим добром железнодорожные платформы, которые длинным составами гнали мимо нас по Турксибу в Сибирь, на переплавку. Прямо на ходу отыскивали в металлоломе что-нибудь подходящее, и спрыгивали с этой добычей на землю. Затем несли к одному замечательному мужику. Это был выдающийся оружейный мастер, правда без обоих ног (таких калек между собою называли «самоварами»).
Сталкиваться с горцами приходилось часто: на первых порах мы несли немалые потери! Но всё чаше и чаще, с приобретением боевого опыта, эти встречи заканчивались в нашу пользу. Мы постепенно научились не оставаться в долгу у абреков, и мало-помалу неплохо вооружившись, заставили-таки их попрятаться в горах. Они сделались значительно осторожнее, и стали реже досаждать нам и мирным жителям, хотя стычки продолжались на протяжении ещё шести лет без заметных перерывов, унося с каждым разом десятки совершенно невинных жертв.
Таким образом, в 9–16 лет мы были вынуждены осваивать и боевые приёмы, и военные хитрости с помощью выздоравливающих бойцов, добрая память о которых осталась в сердце, вместе со злобой к чечено-ингушам. Не потеряла она остроты и по сей день. Фактически, народы Чечено-Ингушетии ещё со времён походов генерала Ермолова, остались такими же лиходеями, лишёнными братских чувств к своим соседям и землякам. Сегодня этот народ вновь продолжает тревожить нашу и без того нелёгкую жизнь, окрашивая её в кроваво-красные тона. И этой хищной живописи, в чём я абсолютно уверен, далеко ещё не конец!
Письмо солдата к солдату
«Лимонка» № 184 декабрь 2001 г.
Здравствуй Вождь! Наверное, я уже имею право так к тебе обратиться, Эдуард. В 40 лет бросить всё и уйти на войну добровольно — наверное, это не совсем обывательский поступок. Просто пришло время ответить за базар, за свои письма в «Лимонке». Пишет тот самый «Контрактник», чьи письма вы несколько раз печатали. И вот я в Чечне, в составе ПТГ (полковой тактической группировки) 76-й Псковской дивизии ВДВ. Места, конечно, интересные. Службу скучной не назовёшь. Но позволь поговорить о другом, о литературе. Только сейчас я по настоящему понял твоё творчество. Ты прав во всём — в своих лекциях, своих книгах, прозе и стихах.
Меня подруга нежная убила На личико она надела рыло…Так вот произошло и со мной. Женщина всегда предаёт в самый трудный момент. Что может быть гаже — предать человека, 15 лет любившего её, пошедшего ради неё на войну? В отличие от тебя, у меня в жизни была только одна женщина — увидев её впервые, я полюбил её навсегда. Я ей был не нужен, мы расставались и снова сходились. Двоих её детей (от разных мужей) я люблю как родных. Чтоб мои родные ни в чём не нуждались, ушёл в Псковскую дивизию. Меня не хотели отпускать со старой службы, предлагали разные должности. Моя Наташка променяла меня на болтливых подруг, на кабаки и пикники. В день рождения, когда стукнуло 40 лет, я ушёл от неё. Дальнейшее напоминает твой роман «Это я, Эдичка», с той лишь разницей, что я служил в ВДВ (ничего особенного) и ждал отправки в Чечню.
Никого на белом свете, оттого так хмур и взгляд, По солдатски на поэте сапоги его сидят… Будет ясно человеку если снимки он сравнит: Счастье бросило беднягу и страдание гоститТут, в Чечне, я убедился в правильности статей в «Лимонке» об изматывающей партизанской войне. Она (эта война) мало похожа на твои войны в Югославии и Приднестровье. Каждому — свою войну. Я просто плачу долг за навоевавшее поколение 60-ых. Моя кличка тут — Старый или Дед: я самый старый солдат в группировке. Стараюсь не отставать от молодых. Вроде бы получается. На РПД (разведывательно-поисковой деятельности), хоть и потерял кило 10 в весе, не ныл и работал больше молодых. Кажется, чего-то удостоен и назван молодцом. Да ну их с их наградами. Если можешь, напиши хоть пару строчек, что получил письмо. Тут очень плохо работает военная почта, поэтому отправляем письма с оказией по гражданской почте: «368046, р. Дагестан, Новолакский р-он, с. Новочуртах, до востребования, рем. рота». Письма для нас получают водители, часто бывающие в этом селе.
Вождь! я верю в твоё освобождение. В России есть куча ворья и один лишь политик — это ты, и одна партия — НБП. Наверное письмо вышло сумбурным. Извини, пишу в палатке, светомаскировка, теснота и оторванность от политической жизни сказывается.
Россия — всё, остальное — ничто!
P.S. Тут очень плохо с прессой. Может кто вышлет «Лимонку» в письме или бандеролью, начиная с 176-го номера?
Признание в чужой любви
«Лимонка» № 287 декабрь 2005 г.
Стоим. Тупим. Светло, хотя взошедшего Солнца не видно — оно ещё только ползёт к вершине горы, чтобы через час залить мир оранжевым и уничтожить тонкий слой тумана. Сентябрь 2004-го года. Чечня.
Часть батальона ушла вперёд, а моя рота встала перед мостом через реку Аргун. Я сижу в башне БМП-2. Рядом со мной — живое недоразумение, в каске и бронежилете. Как он собирается выпрыгнуть из машины, если её вдруг подобьют? Это молодой лейтенантик из Москвы. Сам он боится вести переговоры с комбатом и ротным, и поручает это дело мне. Вернее, я сам беру инициативу в свои руки, иначе мы здесь точно достоимся. Все взвода уже давно заняли оборону вдоль дороги, только первый взвод ещё спит внутри боевых машин…