Оковы для ари
Шрифт:
— А это не ты ли повторно вышла замуж?
Ещё и обвиняет? Ну знаете ли…
— После того, как ты променял меня на лгунью, нагло присвоившую себе моё тело, жизнь и мужа!
Благоверный (да и благого в нём тоже замечено не было) потёр ладонями лицо и резким движением пригладил волосы.
— Аня, ты даже представить себе не можешь, как я поначалу злился на неё. После неудавшегося медового месяца, во время которого она не подпускала меня к себе, а я всё голову ломал, что между нами происходит, мы вернулись домой. Спустя пару недель Фьярра призналась, что сбежала
— Все твои мыслительные процессы незаметно переместились в другое место.
— Сам не знаю, как так вышло, — не то соглашаясь с моей ремаркой, не то размышляя вслух о чём-то своём, пробормотал Лёша.
Весь такой из себя потерянный и уставший опустился в кресло, приставленное к туалетному столику, который мог запросто сойти за рабочую зону бьюти-блогера. Фьярра была беспощадной в отношении семейного бюджета, и мне так и не хватило духу подсчитать, хотя бы примерно, сколько кровно заработанных, заработанных Воронцовым, ушло на бижутерию, тряпки и косметику.
— Ты же знаешь, я не из тех, кто долго злится. Спустя какое-то время меня попустило, и я невольно начал ей сочувствовать. Да мне просто стало жаль девочку! Её в Адальфиве за человека не считали. Там всем было плевать на Фьярру. Дикий, сумасшедший мир.
— Это ты мне говоришь? — хмыкнула, зацепляя вилкой кусочек ветчины, за что была удостоена негодующим котячьим фырком.
На тарелке оставалась ещё жареная помидорка, но к овощам мой воспитанник всегда относился холодно. А вот теперь и ко мне тоже. После того как умыкнула последний лакомый кусочек.
— Знаю, не должен был подпускать к себе Фьярру, но каждый день видеть её такой… Грустной, подавленной, с утра до вечера тоскующей в одиночестве… Ань, я сам здесь чуть с ума не сошёл.
Лёшка прикрыл глаза и чему-то грустно улыбнулся, наверное, воспоминаниям о своём легкоранимом ангеле. Хотя, как по мне, Фьярра — хорошо замаскированный чёрт в юбке.
— После всего, что пережила в Адальфиве, она нуждалась во внимании и моей поддержке. Я начал показывать ей город. Мы гуляли каждый вечер, пока стояла хорошая погода. Разговаривали, знакомились друг с другом и сами не заметили, как влюбились.
— Всё это, конечно, очень романтично, но, Лёш, я это уже сто раз слышала и не пойму, зачем мы опять говорим о Сольвер? Нужны свободные уши? Ну так давай к Даше, раз вы такие подружки. Ей рассказывай о драконах и своих возвышенных чувствах.
Вспомнив о кулоне, поспешила снять с себя злополучное украшение. Тусклая стекляшка хранила тепло моей кожи, но, к счастью, не обжигала, как прошлой ночью. И чтобы такой оставалась и дальше — обычным камешком, а не путеводителем для всяких драконьих гадоаналогов — сунула зачарованное украшение в первую попавшуюся шкатулку. По-хорошему, нужно было сразу выбросить в ведро. Но сейчас куда важнее выбросить из квартиры Воронцова, а там уже и с кулоном разберёмся.
Увы, Лёшка не торопился выбрасываться. Вместо того чтобы переодеться и проваливать в направлении ЗАГСа, продолжал делиться со мной надеждами и переживаниями. Говорил, что ему безмерно жаль, что всё так получилось, и что мы непременно должны остаться друзьями.
Лучшими, блин, и непременно закадычными.
— Думаешь, я не ругал себя за эти чувства? Думаешь, не беспокоился о тебе? По сто раз на день задавался вопросом: как ты там, что с тобой. Но, Ань, согласись, между нами уже давно не было искры. А Фьярра другая… Да, я потерял голову. Да, влюбился как мальчишка. Но разве с тобой не произошло то же самое?
Хмуро покосилась на отставного мужа, пристраивая шкатулку обратно к стойке с помадами. Хотя никакая это не стойка — это самый настоящий небоскрёб, Эйфелева башня. Рядом стояла такая же с лаками. По-видимому, Фьяррочка ногти по пять раз на день перекрашивала.
Пока я за неё на отборе невест отдувалась.
— Ну так если не было искры, зачем предлагал за тебя выйти?
— Нам ведь было хорошо вместе, — пожал плечами экс-благоверный. — Да и мама постоянно на мозги капала, как ей не терпится внука понянчить. И что мы идеальная пара и после стольких лет вместе пора уже расписаться.
— Мама? — Я вдруг почувствовала неожиданный прилив бодрости. Кожу знакомо защипало морозцем. Всё, хана обоям. А может, и Воронцову. — Хочешь сказать, ты женился на мне по совету мамы?
Это, господа товарищи, полный аут.
Лёшка весь подобрался, важно выпятив грудь. Он всегда принимал такую индюшиную позу перед каким-нибудь очень важным (для него) разговором.
— В общем, Ань, ты как хочешь, а я сегодня подавать заявление не пойду.
— Что, мама не советует?
— Да просто ты здесь надолго всё равно не задержишься. Скоро твой Скальде утащит тебя обратно, и тогда вернётся Фьярра.
Погодите-ка…
— Это что же получается, ты не со мной не хочешь разводиться, ты с ней не хочешь разбегаться? — Помидорка-черри, сорвавшись с вилки, шмякнулась коту на филейное место, что вызвало у Котения Котеньевича новый всплеск раздражения. — Хочешь, чтобы я оказала Фьяррочке услугу и повременила с разводом? — уточнила вкрадчивым голосом.
Кивнул. И даже улыбнулся скупо.
Скупо и, надо сказать, очень зря. Эта его улыбка и послужила катализатором очередного магического взрыва.
Не сдержавшись, прорычала глухо:
— Давай, Воронцов, знакомиться заново. Я — Аня. Ты — ледяной труп!
С трупом я, конечно, погорячилась, но к креслу нарушителя покоя и душевного равновесия основательно приморозила. В прямом смысле этого слова. Почувствовала, как кожу начинает колоть от холода и голубоватое свечение окутывает ладони, чтобы уже в следующую секунду плеснуть в опешившего Воронцова. Лёшка даже пикнуть не успел, как оказался связан по рукам и ногам.
Ещё легко отделался. Пусть спасибо скажет, что не распяла на стенке, как вчерашнего истребителя моих нервов.