Оковы Древнего Н-Зота
Шрифт:
В лагерь они прибыли в разгар военных действий, и всем — даже эльфам крови — было не до них. Роммат обратился к нескольким с просьбой снять наручники, но перепуганные насмерть от последствий применения магии они все отказались. От одного из них он и узнал, к чему привела его просьба к Джайне Праудмур заменить его на передовой. Больше Роммат не настаивал.
Роммат видел шаманов, показавшихся ему единственным островком спокойствия среди хаоса. Они сидели вокруг потухшего очага и шептали обращенные к стихиям молитвы. Ветер обходил их стороной, хотя других в лагере сбивал с ног в два счета. Роммат
— Вы ведь совсем продрогли! — всполошился гоблин.
И когда он только отстанет?
— Пойдемте со мной, пойдемте, — тараторил гоблин. — Там, на вершинах, есть убежище, есть защита, пойдемте, давайте, не нужно нам тут оставаться, мы ведь маги, сейчас опасно, пойдемте…
И вот так всю дорогу, словно бы на одном дыхании, десятки слов в минуту. Роммат позволил себя увести. Холод и напряженное путешествие совершенно вымотали его.
Не без сложностей они взобрались вверх по размытому склону, и гоблин указал на пустой загон для верховых животных.
— Лошадей забрали, зато крыша осталась! — хихикнул маг. — Заходите же скорее, Верховный магистр, вы продрогли и промокли, как бы ни заболеть, представляете, еще чтобы такое, это же надо, так глупо подставиться.
Роммат зашел под крышу, в нос ударил запах прелой соломы и навоза, он зажал нос рукой и не сразу вслушался в речь гоблина.
— Что? — гнусаво переспросил он.
Гоблин не ответил. Как вдруг амулет на шее гоблина вспыхнул.
Боль исказила черты его лица, он схватился будто за сердце, но на самом деле за амулет, но тот не желал быть пойманным. Камень на цепочке подпрыгивал, словно оживший, сверкая гранями.
— Магия опасна! — крикнул Роммат не своим голосом. — Не творите волшебства!
— Не… могу… — прохрипел гоблин и рухнул на колени.
Звенья цепочки лопнули, но камень не исчез в ворохе соломы, наоборот, взлетел вровень с глазами Роммата. Свет ослепил его, он отступил назад и спина уперлась в доски загона. Бежать было некуда. И тогда камень взорвался, разлетаясь сотней искр, похожих на снежинки.
Снежный вихрь закрутился, завертелся смерчем в центре конюшни, освещая неровным белым светом и гоблина, силящегося пробормотать какое-то заклинание, и пучки соломы, и необструганные доски крыши и стен. Подвижный смерч стал менять очертания, стал более покатым, плавным. Он принимал очертания женской фигуры.
Роммат сразу узнал ее. Не в силах отвести от нее взгляд, он только коснулся браслетов на своих запястьях, дернул их, сначала еще, потом сильнее, но металл, конечно, не поддался.
А Тиригоса — или ее призрак, или чем она была теперь, после ее смерти в Грим-Батоле, — остановила на нем свой взгляд. Роммат окаменел от ужаса.
Она протянула призрачные руки, сотворенные снежным бураном, и сомкнула их на его шее. Ледяные пальцы впились в его кожу, губы призрака искривились. Она словно беззвучно шептала проклятия, поминая ему и обман, и отнятую жизнь. События, происходившие в Грим-Батоле, промелькнули перед глазами Роммата яркими вспышками, а за ними надвинулась
— Нет… — прохрипел в этой тьме гоблин. — Тири, нет…
Кем, на самом деле, был этот гоблин?
Роммат собрал волю в кулак, легкие горели огнем, но он вцепился в руки призрака и выкрикнул короткое резкое заклинание. Его обожгло защитной реакцией наручников, но магия помогла — Тиригоса отшатнулась, ослабляя хватку. Из глаз Роммата текли слезы, он жадно хватал ртом воздух, но все же вытянул правую руку и стал шептать еще одно заклинание.
Нет! Он не даст уничтожить себя сейчас! Никто не узнает, кем он был в Грим-Батоле! Он расправится с призраком, а затем с гоблином, кем бы он ни был и что бы его ни связывало с погибшей драконицей. Ведь она была возлюбленной Аригоса, тогда кто же он? Неужели тоже дракон?…
С кончиков пальцев Роммата сорвалась стрела тайной магии, только такая могла одолеть призрака, и он закусил губу, чтобы не завопить от боли. Почувствовал во рту кровь, ощутил, как по обеим рукам потекла кровь из-под обжигающих, плотно прилегающих браслетов. Он едва устоял на ногах.
Пурга утратила очертания девичьего тела, снежинки вспорхнули и взмыли в разные стороны, наполнив собой и холодом все пространство конюшни. Они бились о стены и крышу и жалили холодом лицо Роммата, словно белые разозленные осы.
Может быть, призрак еще соберет силы для последнего удара, думал Роммат, заклинание развоплощения остановило его лишь на какое-то время, но сейчас ему нужно заняться этим настырным, надоедливым гоблином, который корчится от боли, облепленный сеном и грязью.
— Кто ты? — прорычал Роммат, приближаясь к нему. — И что скрываешь от меня?
— А ты сам, не хочешь ни в чем признаться?
Роммат резко обернулся, но снег залеплял глаза, нос и уши. Он не верил в реальность происходящего. Ему сразу припомнился пережитый в долгую ночь кошмар, насланный Древним Богом, когда он встретился лицом к лицу с той, что олицетворяла для него смерть на земле.
— Сильвана? — выдохнул Роммат.
Мир пошатнулся. Сквозь белую пелену снега Роммат увидел, как горизонт взорвался изумрудным пламенем, и зеленоватый столб завладел темными небесами, разгораясь все ярче.
Вот оно, последнее оружие в борьбе против тварей Грим-Батола, понял Роммат, и тогда же различил, как колыхнулся снег вслед за бесшумной тенью, скользнувшей ему за спину.
Стальной клинок коснулся его шеи. Возможно, тот самый, что она держала в руках в их последнюю встречу. Она обещала хорошо наточить его.
— Лучше не сопротивляйся, Роммат, — прошептала Сильвана, касаясь губами его щеки. — Ты нужен мне живым. На какое-то время.
Тиригоса вырвалась. Это было последнее, что помнил Кейлек, — как амулет ожил и сорвался с его шеи. Дальше только боль от собственного заклинания, обращенного против него же. Она отразила его, когда вырвалась. Кейлек не знал, может ли озлобленный призрак, жаждущий мести, до сих пор зваться Тиригосой. Была ли это она или остатки ее сущности, смешались с чем-то иным во время последнего заклинания в Грим-Батоле, когда Кейлек эгоистично желал лишь об одном — иметь при себе хоть что-то в память о ней. А ведь она просила отпустить ее…