Окрайя
Шрифт:
– А дайте я попробую.
Крик был! Насмешки. И неверие. А ворон все кружил, считал, а я настаивал, настаивал... И, наконец, мне дали лук. Я заложил стрелу. И долго целился, и вспоминал Хвакира, шептал: "Это - тебе, тебе, хватай, мой верный пес!" А после выстрелил...
От ворона лишь перья полетели! Все закричали:
– Хей! Хей-хей!
Потом всем выдали вина, а мне - двойную порцию. Потом, когда все выпили, Гуннард сказал:
– Амун, к веслу!
И Амун сел на мое место. А я сел рядом с Гуннардом. И лук оставили при мне. И сорок восемь стрел. И это непростые стрелы! Их загодя приносят в храм, обмакивают
А Гуннард улыбнулся и сказал:
– Я вижу, ты не прост, мой Айга.
А я:
– Я разве твой? Я - свой.
Гуннард нахмурился. В другой бы раз он, может быть, схватился бы за меч... А тут он посмотрел на небо и задумался. Потом спросил:
– А где это ты научился так метко стрелять?
– Это неважно, - сказал я.
– А важно, чтоб не разучиться.
– Да, это верно, - согласился Гуннард. И, помолчав: - Ты хороший стрелок. Ты и с мечом горазд. Да и твой нрав мне по душе. А посему... если ты согласишься пойти ко мне в дружину, то тогда кроме причитающейся тебе доли добычи ты будешь получать дополнительно, уже из моего кошеля, еще по двести монет серебром. И это - за каждый поход. Ну, что ты на это скажешь?
– А то, что это предложение весьма заманчивое. Однако как только мы прибудем в Окрайю, я должен немедленно отправиться в Счастливый Фьорд.
– Счастливый Фьорд!
– и Гуннард рассмеялся.
– Зачем тебе туда?
– За счастьем, - сказал я и подмигнул.
Гуннард насупился, сказал:
– Не хочешь говорить, не надо. А ты был там хоть раз?
– Нет.
– Тогда знай: Счастливый Фьорд - это большая глушь. Две сопки, три скалы. Счастливым же его прозвали от того, что там когда-то жил отважный йонс Хальдер Счастливый. Был у него корабль "Быстроногий Лис", была дружина, была слава. А после он ушел на юг, в Страну Гниющих Листьев, и там, как говорят, совсем обабился - в доме живет, спит на печи и землю пашет.
– Сам, что ли?
– спросил я.
– А хоть бы и не сам!
– гневно воскликнул Гуннард.
– Но все равно, поверь, он плохо кончит, этот Хальдер, очень плохо! Это ж представить только: йонс - и женщина! Тьфу! Тьфу!
И Гуннард так разгневался, что замолчал и больше за весь день не вымолвил ни слова. Только за ужином сказал:
– Трантайденвик, а мы туда идем, это большой, красивый и богатый город. Таких, как ты, там очень уважают.
Я промолчал. Поели, полегли, заснули. Утром гребли...
И снова появился ворон. За ним - второй. "Айга!
– кричали мне, Стреляй!" Я встал и мысленно призвал Хвакира, потом прицелился...
И сбил - одной стрелой!
– обоих. То был хороший выстрел, да. Дружинники орали "Хей, хей, хей!". Гуннард молчал, лишь головой кивал. Долго молчал. Смотрел на мои руки. Потом спросил:
– А Вепря сможешь, а?
– Нет, - сказал я.
– Его стрелой не взять. Нужно копье.
– И ты метнешь?
– А что? Метну. И попаду!
И Гуннард снова замолчал. И день прошел. И ночь. На следующий день их прилетело шестеро. Я сбил их, изведя семь стрел - спешил, опять хотел всех удивить, и потому однажды промахнулся. Гуннард сказал:
– Ну что ж, бывает. В другой раз будь поосмотрительней.
Я обещал. Гуннард опять весь день молчал. А вечером, когда мы уже ложились спать, он вдруг сказал:
– А ножны у тебя чужие. В них меч не полностью скрывается.
– Нет, - сказал я, - ножны мои. А то, что меч из них торчит, так это с умыслом, чтоб знали: я долго думать не люблю.
– Возможно, - согласился Гуннард.
– Пусть будет так, я ошибался. Тогда... скажи: а что на них начертано?
– Где?
– А вот это. Это же письмена. Я уже много дней на них смотрю и ничего не могу понять. Так что же на них начертано?
– Моя судьба.
– Какая?
Я молчал.
– А!
– сказал Гуннард.
– Ясно. Я раньше говорил: ты непростой. Теперь я говорю: ты очень непростой...
Вдруг он замолчал, задумался, потом спросил:
– А ты бывал в Стране Гниющих Листьев? Ты видел Хальдера?
Я снова промолчал. Я знал, что нужно было лгать - лгать обязательно! но не хотел, мне было противно это делать. А Гуннард рассмеялся и сказал:
– Вот это хорошо, по-нашему! Чем лгать, лучше молчать.
– Да, - сказал я.
– И вот еще: у нас не принято расспрашивать, особенно тогда, когда это касается чьей-то судьбы.
– И колдовства!
– Я так не говорил!
Гуннард зло глянул на меня... и отвернулся, и накрылся с головой, и сделал вид, что сразу же заснул. И хорошо! И я заснул.
Всю ночь мне снился мертвый Хальдер. К чему бы это, думал я...
А вот к чему: на следующий день к нам снова прилетели вороны. И я стрелял, стрелял, стрелял... А после сел, пересчитал - осталось восемь стрел. Гуннард сказал:
– Ну что ж, может, и хватит. Завтра - последний день, если, конечно, ветер не изменится.
Потом, немного помолчав, опять заговорил:
– А, говорят, у Хальдера был плащ, который ловил ветер. Потом он этот плащ сменял на разговор.
– Какой?
– А его научили хожденью по пресной воде.
– То есть по рекам?
– Да, по рекам. Отец мой говорил ему: "Хальдер, а как же теперь ветер? Ведь ты же отдал плащ!" А он сказал: "Зачем мне теперь ветер? На реках есть течение, оно и принесет меня в Ярлград". С тем и ушел. А мой отец сказал: "Он больше не вернется, ибо течение, сын мой, это не ветер. Реки вспять не текут". И Хальдер действительно...
– и вдруг он замолчал, собрался с духом... и сказал: - А знаешь, почему я то и дело вспоминаю Хальдера? Ты на него очень похож - и своей статью, и своими манерами. И лук ты держишь совершенно так же, как он. Да и мечом орудуешь, как он. А посему... мне все равно, кто ты такой, откуда взялся, но если ты пойдешь со мной в Трантайденвик, то я буду приплачивать тебе триста монет в каждый поход!
Я ничего на это не ответил. Я молчал. И заклинал лишь об одном: чтобы ветер дул сильней, сильней, сильней - и не менялся.
Так оно и было. Утром они опять гребли - очень старательно. А мне дали вина, потом еще вина, чтобы я как следует согрелся, а я проверил лук и тетиву, и отпустил ее, и снова натянул, проверил стрелы, нашептал на них, а после разложил перед собой, чтобы удобней было брать, - и ждал.
На восемь стрел явилось девять воронов. Я долго целился. И тщательно как никогда. Стрелял - и всякий раз сбивал! сбивал! сбивал!.. Но все по одному, по одному, по одному. И так девятый ворон и остался в небе. Он покружил над нами, посчитал...