Оксфордские страсти
Шрифт:
– Он не мойвикарий! Ладно, теперь давайте подумаем: какие могли быть у Тарквина мотивы, чтобы увековечить подобную мистификацию? Шутники обожают, когда шутка срабатывает, правда? Удачно поставить ведро с водой и смотреть, как оно падает аккурат жертве на голову… Они не запрут свою шутку на несколько веков в какой-то дыре за шкафом.
Все притихли.
Пенелопа повернулась к Хетти и спросила, что та обо всем этом думает. Хетти медлила с ответом.
– Я не знаю, что сказать, – наконец промолвила она. – Надо бы взглянуть на плиту, нет? Я, пожалуй согласна со Стивеном: наши религиозные воззрения и любые наши верования – фантазии не от мира сего. Как мы можем решить, возможен подобный «процесс» или нет, если мы толком не понимаем, как и зачем функционирует Вселенная? В наших домах круглые сутки работают электронные приборы,
– Но вы ведь только что сказали, что Робин сошел с ума.
– Прошу прощения. Я хотела сказать, что столкнувшись с такими грандиозными вопросами, которые затрагивают самые основы бытия, мы все сходим с ума и теряем рациональность… Потому что повстречались с иррациональным.
Хетти умолкла. Все смотрели на нее.
– Допустим, мы склонны поверить тому, что открыл нам этот странный мистик. Разве мы не споткнемся на том, что придется поверить, будто этот процесс должен быть – как вы его назвали? – злокачественным?Тогда если это зло и только, отчего оно позволило разуму возникнуть в этой системе?
– Хороший вопрос, – поддакнул Джереми.
– Ну, и что же ты думаешь? – Хетти повернулась к нему.
– Я? Да я всего лишь триллеры пишу, Хетти. Чтоб у читателя мурашки по спине…
– А от этой идеи разве не побегут по тебе мураши?
– Ну, какие еще мураши? Понимаешь… я вот о чем думал. Все это как-то совершенно ненаучно. Может, это религиозная идея, которой люди придерживались в древности? В Эфиопии, например. Но существует же такая научная теория, теория струны – или суперструны? – о том, что все элементарные частицы были связаны между собой, когда зародилась Вселенная? А в таком случае – м-да, вот тут и может быть исток этого злокачественного процесса. Вот и все, что я знаю. Маловато, надо признаться.
Хетти кивнула и ободряюще улыбнулась Джереми.
– Хорошо, значит, зло, которое вы, викарий, – она кивнула Робину, чтобы подбодрить и его, – так хорошо определили – злокачественное, как злокачествен рак, – оно не злонамеренно, просто уничтожает все живое…
– Очень хорошо, – признался Робин. – Вы очень хорошо это сформулировали, мисс Чжоу: «не злонамеренное, просто уничтожает все живое».
– А я не понимаю, почему мы вообще должны доверять этому древнему тексту, – сказал Родни. – Мисс Чжоу справедливо заметила ранее: все это лишь наркотический кошмар, пережитый каким-то крайне подозрительным мистиком. Их и сегодня как собак нерезаных, правда?
– Да нет, – заметила Хетти, – они теперь все оттуда на Запад переехали.
Пока шел этот разговор, Генри Уиверспун поднялся и, опершись на книжный шкаф, решил навести справки в одном из старинных томов. Пришлось сдуть с книги пыль. Уже раскрыв том и держа его на весу, Генри обратился к Шэрон:
– Милая дама, не могу ля испросить у вас стакан воды, дабы не першило в горле? Книги у вас пыльные… у меня сейчас, не ровен час, еще кашель начнется.
– Конечно, Генри. Может, желаете вина? – Одарив присутствующих нервозной улыбкой, Шэрон спросила: – Быть может, в разгар вашей серьезной дискуссии вы все пожелаете освежить свои мысли вином?
– Нет, дорогая, конечно же, нет, – сказал Стивен строго взглянув на нее. – Нам всем нужно мыслить трезво как никогда. Не надо вина. А Генри принеси воды, как он попросил.
Бедняга Шэрон без звука выплыла из комнаты.
Пенелопа сложила руки на груди и вперилась взглядом в текстуру стола.
– Ну вот, нашел, – сказал Генри, обращаясь к членам комиссии со своей точки обзора у книжной полки. – У меня тут второй том «Энциклопедии древних религий и религиозных церемонии», которую в 1814 году опубликовал Т. Фридрик Анвин, живший на Генриетта-стрит в Ковент-Гардене. Подумать только, господи сохрани мои носки, в ней есть статья про этого самого Каккабука! Его здесь, правда, называют «Кахабу». – Он повторил по слогам. – Вполне можно полагать, что это один и тот же человек.
Стивен вставил замечание:
– Кстати, в 1814 году сгорел старый Особняк – на месте которого построили этот.
Генри глянул на него презрительно – какая наглость перебивать! – и начал зачитывать текст из энциклопедии куда громче, нежели требовалось;
– «Ахура Кахабу был зороастрийцем, [44] родился в четвертом веке до Рождества Христова. Он отринул свою религию в середине жизни, возжелав заниматься мистическими изысканиями природы звезд. Смесь трав и лекарств благоприятствовали его интроспекции». Ах, до чего хорошо в то время выражались! Как вам, а? «Благоприятствовали его интроспекции»… Так, дальше. «Он написал трактат о сути светя, который, по его разумению, был процессом мышления всеобъемлющего разума, что освещает все сущее. Его спорное учение о природе зла, кое насыщает и пропитывает все сущее, противоречило мнению признанных тогда авторитетов и мудрецов, а потому ему пришлось бежать из родной Персии и искать убежища в горных областях Африканского Рога, где он основал религиозное течение, которое, однако, просуществовало недолго. Его воззрения были столь крайними и отвратительными, что в конце концов разозленные приверженцы Заратуштры (Зороастра) повесили его на дереве. Оставшиеся в живых последователи Кахабу со временем стали богомилами [45] (см.)».
44
Зороастризм – древняя пророческая религия, созданная полулегендарным Заратуштрой (Зороастром) на рубеже 1–2 тыс. до н. э. Была распространена в Персии, на Ближнем Востоке я в Закавказье. Исповедует дуалистические представления о лежащей в основе всех явления борьбе между добром и злом.
45
Богомилы – еретическое движение в христианстве, возникло в X–XV вв. в Болгарии (названо по имени основателя, священника Богомила), оказало влияние на альбигойцев. По представлениям богомилов материальный мир с его несправедливостью не может быть творением Божиим, а значит является делом рук Сатаны. Богомилы отрицали все. на их взгляд, ненужное – например, Ветхий Завет, церковную иерархию, литургию, мощи, крест и иконы как атрибуты веры, святость Богородицы, строительство церквей и святость воскресенья.
Генри кивнул викарию:
– И теперь эти крайние и отвратительные воззрения постучали в вашу дверь, отец Робин. Вот уж и впрямь странное стечение обстоятельств.
– Ужасно другое, – сказал Робин, – а именно то, что они так долго находились в стенах нашей церкви. Они отравили нашу церковь!
– Может, изгоните нечистою силу? – спросил Джереми, подавляя ухмылку. Хетти легонько стукнула его под столом.
Тут заговорила Пенелопа.
– А ученые разве в состоянии объяснить природу света? Я невольно вспомнила один гимн, который мне нравился, когда я еще девочкой ходила в церковь: в нем говорилось про Бога Незримого. Помните? «Лишь яркий свет Тебя скрывает». Меня лично очень заинтересовала этафраза из статьи в энциклопедии: про то, что Каккабук считал свет «процессом мышления всеобъемлющего разума, что освещает все сущее». Не могу не восхищаться этой идеей, тем более что ее высказали аж за четыре века до рождения Христа.
– Они тогда были не такие уж дураки, – едко заметил Генри. – Тогда ведь и был Век Сократа. А его приговорили к смерти за то, что привел в Афины странных богов – не страннее, впрочем, того, которого мы сегодня рассматривали. Ну, они в ту пору не были и рабами глобальной экономики – не то, что мы. – Он взглянул на Шэрон, которая принесла стакан и свежеоткрытую бутылку минеральной воды «Вульвик». – Спасибо, дорогая. Очень мило с вашей стороны, – сказал он, потрепав ее по руке, облаченной в бархат. – Вы очень любезны.
– И как же нам теперь быть? – спросил Стивен – Мы, по-видимому, установили, что вся эта несчастная история – вовсе не мистификация, которую выдумал на нашу погибель дурной священник Тарквин Феррерс. Что нам теперь делать?
– Разойтись по домам и налить по маленькой? – предложил Джереми. Засмеялись лишь Хетти со Стивеном.
Генри взглянул на часы. Уже семь сорок два. Обращаясь к Стивену, он сказал:
– Если позволите, господин председатель, нам не помешало бы обратиться за советом к самому важному, самому ученому жителю нашей деревни – к профессору Валентину Леппарду. Еще нет восьми, значит, он еще не лег спать. Как думаете, не привезти ли его сюда? Он. конечно, уже глубокий старик, однако ум его трезв и глубок. Быть может, нам полезно узнать, как он понимает это послание на плите и сколь, на его взгляд, возможно существование канцерогенного бога, чье имя викарий отказывается нам сообщить.