Октябрьская страна (The October Country), 1955
Шрифт:
Вот голубой мир – голубое небо, голубые люди, голубые машины, голубые собаки.
А вот желтый мир. Две женщины, переходившие улицу, сразу стали похожи на азиатских принцесс. Дуглас хихикнул. Это стеклышко даже солнечные лучи делало еще более золотыми.
Около восьми часов вечера Дуглас увидел мистера Кобермана, который возвращался со своей ночной работы, постукивая тросточкой. На голове у него была неизменная соломенная шляпа. Дуглас приник к другому окну. Краснокожий мистер Коберман шел по красному миру с красными цветами и красными деревьями. Что-то поразило Дугласа в этой картине. Ему вдруг показалось, что одежда мистера Кобермана растаяла, и кожа его стала прозрачной. То, что Дуглас увидел внутри, заставило его от изумления вдавить нос в стекло.
Мистер Коберман поднял голову, увидел Дугласа, и сердито, как бы для удара, замахнулся своей тростью. затем он быстро засеменил по красной дорожке прямо к двери.
– Эй, мальчик! – закричал он, затопав по ступенькам. – Что ты там делаешь?
– Ничего. Просто смотрю, – пробормотал Дуглас.
– Просто смотришь? И все? – кричал Коберман.
– Да, сэр. Я смотрю через разные стекла. И вижу разные миры – голубой, красный, желтый. Разные.
– Да, да. Разные, – Коберман сам посмотрел в окно. Его лицо было бледным. Он вытер лоб носовым платком и притворно улыбнулся.
– Все разные. Вот здорово. – Он подошел к своей двери и, обернувшись, добавил: – Ну, ну. Играй.
Дверь закрылась. Коберман ушел к себе. Дуглас скорчил ему вслед гримасу и нашел новое стекло.
– О, все фиолетовое!
Через полчаса, когда он играл в песочнице, раздался звон разбитого стекла. Дуглас вскочил на ноги и увидел выскочившую на крыльце бабушку, которая сердито грозила ему рукой.
– Дуглас! Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не играл в мяч перед домом!
– Но я же сижу здесь, – возразил Дуглас.
Но бабушка не хотела его слушать.
– Смотри, что ты наделал, негодный мальчишка!
Чудесное разноцветное стекло было разбито, и среди осколков лежал баскетбольный мяч Дугласа. Прежде, чем он успел что-то сказать в свое оправдание, на него обрушился град тумаков.
Потом он сидел в песочнице и глотал слезы, которые текли у него не столько от боли, сколько от обиды за совершившуюся несправедливость. Он знал, кто бросил этот мяч – конечно же он, человек в соломенной шляпе, который живет в холодной серой комнате.
"Ну, погоди же, погоди" – шептал Дуглас.
Он слышал, как бабушка подмела осколки и выбросила их в мусорный ящик. Голубые, красные, оранжевые стеклышки полетели в ящик вместе со старым тряпьем и консервными банками.
Когда она ушла, Дуглас, всхлипывая, подкрался к ящику и вытащил три осколка драгоценного стекла. Коберману не нравится цветные стекла? Ну что же, тем более их нужно спасти.
Дедушка возвращался из типографии немного раньше всех остальных жильцов, примерно в 5 часов. Когда его тяжелые шаги раздавались в прихожей, Дуглас всегда выбегал навстречу и бросался ему на шею. Ему нравилось сидеть на коленях у деда, прижавшись к его большому животу, когда тот читал газету.
– Слушай, дед.
– Ну, чего тебе?
– А бабушка сегодня опять потрошила цыпленка. На это так интересно смотреть! – сказал Дуглас.
Дед не отрывался от газеты:
– Уже второй раз на этой неделе – цыпленок. Твоя бабушка закормит нас этими цыплятами. А ты любишь смотреть, как она их потрошит? Эх, ты, маленький хладнокровный садист!
– Но мне же интересно.
– Да уж точно, – хмыкнул дедушка, зевая. – Помнишь ту девушку, которая попала под поезд? Она была вся в крови, а ты пошел и рассмотрел ее, – улыбнулся дед. – Храбрый гусь. Так и надо – ничего не бойся в жизни. Я думаю, это у тебя от отца, он же был военный. А ты так стал похож на него, потому что с прошлого года приехал к нам, – он вернулся к своей газете. Спустя минуту Дуглас прервал молчание:
– Дед!
– Ну, что?
– А что, если у человека нет сердца или легких, или желудка, а с виду он такой же, как все?
– Я думаю, это было бы чудом.
– Да нет, я не про чудеса. Что, если он совсем другой внутри, не такой, как я?
– Ну, наверное его нельзя будет полностью назвать человеком, а?
– Конечно, дед. А у тебя есть сердце и легкие?
Дед поперхнулся.
– Честно говоря, не знаю. Никогда не видел их. Даже рентген никогда не делал.
– А у тебя есть желудок?
– Конечно, есть, – закричала бабушка из кухни. – Попробуй не накормить его, и легкие у тебя есть. Ты кричишь так, что покойника разбудишь. А еще у тебя есть грязные руки. Ну-ка, марш мыть их! Ужин готов. И ты, дед, давай к столу скорее.
Тут начали спускаться жильцы, и деду уже некогда было спрашивать, с чего это Дуглас вдруг заинтересовался такими вопросами.
За столом жильцы разговаривали и перебрасывались шутками, только Коберман сидел, молча нахохлившись. Разговор от политики перешел к таинственным преступлениям, происходившим в городе.
– А вы слышали про мисс Ларсен, которая жила напротив раввина? – спросил дедушка, оглядывая жильцов. – Ее нашли мертвой с какими-то непонятными следами на теле. А выражение лица у нее было такое, что сам Данте съежился бы от страха. А другая женщина, как ее фамилия – Уайтли, кажется. Она исчезла, и все еще не найдена.
– Да, такие вещи часто происходят, – вмешался мистер Бриц, который работал механиком в гараже. – А все потому, что полиция ни черта не хочет делать.
– Кто хочет добавки? – спросила бабушка.
Но разговор все вертелся вокруг разных смертей. Кто-то вспомнил, что на прошлой неделе умерла Марион Барцумян с соседней улицы.
Говорили, что от сердечного приступа.
– А может и нет?
– А может и да!
– Да вы с ума сошли!
– Может хватит об этом за столом?
И так далее.
– Кто его знает, – сказал мистер Бриц. – Может в нашем городе завелся вампир.
Мистер Коберман перестал есть.
– В 1927 году? Вампир? Да не смешите меня, – сказала бабушка.
– А почему бы и нет? – возразил Бриц. – А убить его можно только серебряной пулей, вампиры боятся серебра, сам читал об этом где-то. Точно помню.