Октябрьская страна
Шрифт:
А Ральф толкал ее в бок и шептал:
– Что он там делает, этот маленький урод?
Через полчаса они сидели в билетной будке и пили кофе. Перед уходом карлик снял шляпу и направился было к окошку, но, увидев Эйми, смутился и зашагал прочь.
– Он что-то хотел сказать.
– Да. И я даже знаю, что именно, - лениво ответил Ральф, затушив сигарету.
– Парнишка застенчив, как ребенок. Однажды ночью он подошел ко мне и пропищал своим тонким голоском: "Могу поспорить, что эти зеркала очень дорогие". Я сразу смекнул, к чему он ведет, и ответил, что зеркала безумно дорогие. Коротышка думал, что у нас завяжется разговор. Но я больше ничего
– Ральф...
– тихо сказала Эйми.
Он взглянул на нее и с удивлением спросил:
– Почему ты так на меня смотришь?
– Ральф, продай ему одно из своих запасных зеркал.
– Слушай, девочка, я же не учу тебя, как вести дела в твоем аттракционе с кольцами.
– А сколько стоят такие зеркала?
– Я достаю их через посредника за тридцать пять баксов.
– Почему же ты не скажешь этому парню, куда он может обратиться за покупкой?
– Эйми, тебе просто не хватает хитрости.
Ральф положил руку на ее колено, но она сердито отодвинулась.
– Даже если я назову ему адрес поставщика, он не станет покупать это зеркало. Ни за что на свете! Пойми, он застенчив, как дитя. Если парень узнает, что я видел его кривляние в комнате Чокнутого Луи, он больше сюда не придет. Ему кажется, что он, как и все другие, бродит по лабиринту и что зеркало не имеет для него никакого значения. Но это обычный самообман! Карлик появляется здесь только по ночам, когда поток посетителей убывает, и он остается в комнате один. Бог его знает, чем он тешит себя в праздничные дни, когда у нас полным-полно народа. А ты подумай, как сложно ему купить такое зеркало. У него нет друзей, и даже если бы они были, он не осмелился бы просить их о подобной покупке. Чем меньше рост, тем больше гордость. Он ведь и со мной заговорил только потому, что я единственный, кто смыслит в кривых зеркалах. И потом ты же видела его - он слишком беден, чтобы тратиться на такие вещи. В нашем чертовом мире работу найти нелегко, особенно карлику. Наверное, живет на какое-то нищенское пособие, которого едва хватает на еду и парк аттракционов.
– Какая ужасная участь. Мне так его жаль.
– Эйми опустила голову, скрывая набежавшие слезы.
– Где он живет?
– На Генджес Армс, в портовом районе. Там комнаты метр на метр - как раз для него. А почему ты спрашиваешь?
– Влюбилась. Мог бы и сам догадаться.
Он усмехнулся, прикусив желтыми зубами незажженную сигару.
– Эйми, Эйми! Вечно ты со своими шуточками...
Теплая ночь переросла в горячее утро, а затем в пылающий полдень. Море казалось голубым покрывалом, усыпанным блестками и крошевом битого стекла. Эйми шла по многолюдной набережной, прижимая к груди пачку выгоревших на солнце журналов. Свернув на пирс, она подбежала к павильону Бэнгарта и, открыв дверь, закричала в жаркую темноту:
– Ральф? Ты здесь?
– Ее каблучки застучали по деревянному полу за зеркалами.
– Ральф? Это я!
Кто-то вяло зашевелился на раскладушке.
– Эйми?
Ральф сел и включил тусклую лампу на туалетном столике. Протерев полусонные глаза, он покосился на нее и сказал:
– Ты выглядишь как кошка, слопавшая канарейку.
– Я кое-что узнала об этом маленьком человечке.
– О карлике, милая Эйми, об уродливом карлике. Маленькие человечки появляются из наших яичек, а карлики рождаются из гланд...
– Ральф! Я только что узнала о нем потрясающую вещь!
– О Боже, - пожаловался он своим рукам, словно призывал их в свидетели.
– Что за женщина! Я бы и двух центов не дал за какого-то мелкого гаденыша...
– Ральф!
– Она раскрыла журнал, и ее глаза засияли.
– Он писатель! Подумай только! Писатель!
– Слишком жаркий денек, чтобы думать.
Он снова лег на раскладушку и с игривой улыбкой осмотрел ее фигуру.
– Я прошлась сегодня утром по Ганджес Армс и встретила мистера Грили - знакомого продавца. Он сказал, что мистер Биг печатает на машинке и днем и ночью.
– У этого карлика такая фамилия?
Ральф начал давиться смехом.
– Рассказы писателей часто связаны с их реальной жизнью, - продолжала Эйми.
– Я нашла одну из его историй в прошлогоднем журнале, и знаешь, Ральф, какая мысль пришла мне в голову?
– Отстань. Я хочу спать.
– У этого парня душа огромная как мир; в его воображении есть то, что нам даже и не снилось!
– Почему же он тогда не пишет для больших журналов?
– Наверное, боится или еще не понимает, что это ему по силам. Так всегда бывает - люди не верят в самих себя. Но если он когда-нибудь наберется храбрости, уверяю тебя, его рассказы примут где угодно.
– Так ты думаешь, он богат?
– Вряд ли. Известность приходит медленно, и он сейчас, скорее всего, довольствуется жалкими грошами. Но кто из нас не сидел на мели? Хотя бы немного? А как, должно быть, трудно пробиться в люди, если ты такой маленький и живешь в дешевой однокомнатной конуре...
– Черт!
– прорычал Ральф.
– Ты говоришь как бабушка Флоренс Найтингейл.
Она полистала журнал и нашла нужную страницу.
– Я прочитаю тебе отрывок из его детективной истории. В ней говорится об оружии и крутых парнях, но рассказ идет от лица карлика. Наверное, издатели даже не знали, что автор писал о себе. Ах, Ральф, прошу тебя, не закрывай глаза. Послушай! Это действительно интересно.
И она начала читать вслух:
– "Я карлик. Карлик-убийца. Теперь эти два понятия уже неразделимы. Одно стало причиной другого.
Я убил человека, когда мне исполнился двадцать один год. Он издевался надо мной: останавливал на улице, поднимал на руки, чмокал в лоб и баюкал, напевая "баюшки-баю". Он тащил меня на рынок, бросал на весы и кричал: "Эй, мясник! Взвесь мне этот жирный кусочек!"
Теперь вы понимаете, почему я погубил свою жизнь и пошел на убийство? И все из-за этого ублюдка, терзавшего мою душу и плоть!
Мои родители были маленькими людьми, но не карликами - вернее, не совсем карликами. Доходы отца позволяли нам жить в собственном доме, похожем на белое свадебное пирожное безе: крохотные комнаты, миниатюрные картины и мебель, камеи и янтарь с комарами и мухами - все маленькое, малюсенькое, микроскопическое! Мир гигантов оставался вдалеке, как шум машин за высокой садовой стеной. Мои несчастные мама и папа! Они делали все, что могли, и берегли меня, словно фарфоровую вазу - единственную драгоценность в их муравьином мире, с домиком-ульем, дверцами для жуков и окнами для бабочек. Лишь теперь я понимаю гигантские размеры их психоза. Им казалось, что они будут жить вечно, оберегая меня, как мотылька, под стеклянным колпаком. Но сначала умер отец, а потом сгорел наш дом - это маленькое гнездышко с зеркалами, похожими на почтовые штампы, и шкафами, которые напоминали своими размерами солонку. Мама не успела выбежать при пожаре, и я остался один на пепелище родного крова, брошенный в мир чудовищ неудержимым оползнем реальности. Жизнь подхватила меня и закрутила в водовороте событий, унося на самое дно общества, в эту мрачную зияющую пропасть.