Октябрьская страна
Шрифт:
После ужина она позволила ему отнести ребенка наверх, в детскую. Она не просила его - она позволила.
Вернувшись, он застал ее у радиоприемника. Играла музыка, которую она явно не слышала. Глаза ее были закрыты. Когда Дэйв вошел, она вздрогнула, словно испугалась, порывисто бросилась к нему и прижалась губами к его губам. Дэйв был ошеломлен. Теперь, когда ребенка не было в их комнате, она снова ожила - она была свободна.
– Благодарю тебя, - прошептала она.
– Благодарю тебя за то, что на тебя всегда
Он не выдержал и улыбнулся:
– Моя мать говорила мне: "Ты должен сделать так, чтобы в своей семье было все что нужно".
Она устало откинула назад свои блестящие темные волосы.
– Ты перестарался. Иногда я мечтаю о том, чтобы все у нас было так, как после свадьбы. Никакой ответственности, никаких детей.
– Она сжимала его руки в своих. Лицо ее было неестественно белым.
– О, Дэйв! Когда-то были только ты и я. Мы защищали друг друга, а сейчас мы защищаем ребенка, но мы сами никак не защищены от него. Ты понимаешь? Там, в больнице, у меня было много времени, чтобы подумать об этом. Мир заполнен злом...
– Действительно?
– Да, это так! Но законы защищают нас от этого. А если бы их и не было, то защищала бы любовь. Я не смогла бы сделать тебе ничего плохого, потому что ты защищен моей любовью. Ты уязвим для меня, для всех людей, но любовь охраняет тебя. Я совсем не боюсь за тебя, потому что любовь смягчает твои неестественные инстинкты, гнев, раздражение. Ну, а ребенок? Он еще слишком мал, чтобы понимать, что такое любовь и ее законы. Когда-нибудь мы возможно научим его этому. Но до тех пор мы абсолютно уязвимы для него.
– Уязвимы для ребенка?
– Дэйв отодвинулся от нее и пристально посмотрел ей в глаза.
– Разве ребенок понимает разницу между тем что правильно, а что нет? Нет, но он научит понимать.
– Но ведь ребенок такой маленький, такой аморальный. Он просто не знает, что такое мораль и совесть...
– она оборвала свою мысль и резко обернулась.
– Этот шорох! Что это?
Лейбер огляделся.
– Я ничего не слышал...
Она, не мигая, смотрела на дверь в библиотеку. Лейбер пересек комнату, открыл дверь в библиотеку и включил свет.
– Здесь никого нет.
– Он повернулся к ней.
– Ты совсем устала. Идем спать.
Они погасили свет и молча поднялись на верх.
– Прости меня за все эти глупости, - сказала Алиса.
– Я, наверное, действительно устала, очень устала.
Дэвид кивнул. Они нерешительно постояли перед дверью в детскую. Потом она резко взялась за ручку и распахнула дверь. Он видел, как она подошла к кроватке, наклонилась над ней и испуганно отшатнулась, как будто ее ударили в лицо.
"Дэвид!"
Лейбер быстро подошел к ней.
Лицо ребенка было ярко-красным и очень влажным, его крошечный ротик открывался и закрывался, глаза были
– О, - сказал Дэвид.
– Да он видно сильно плакал.
– Плакал?
– Алиса нагнулась и, чтобы удержать равновесие, схватилась за перекладину кровати.
– Я ничего не слышала.
– Но ведь дверь была закрыта!
– Поэтому он так тяжело дышит, и лицо у него такое красное?
– Конечно. Бедный малыш. Плакал один, в темноте. Пускай он сегодня спит в нашей комнате. Если опять заплачет мы будем рядом.
– Ты испортишь его, - сказала Алиса.
Лейбер чувствовал за спиной ее пристальный взгляд, когда катил кроватку в их спальню. Он молча разделся и сел на край кровати. Внезапно он поднял голову, чертыхнулся и щелкнул пальцами.
– Совсем забыл тебе сказать. В пятницу я должен лететь в Чикаго.
– О, Дэвид, - прошептала Алиса.
– Я откладывал эту поездку уже два месяца, а теперь это мне необходимо. Я обязан ехать.
– Мне страшно остаться одной...
– С пятницы у нас будет новая кухарка. Она будет здесь все время, а я буду отсутствовать всего несколько дней.
– Я боюсь, даже не зная чего. Ты не поверишь мне, если я скажу тебе. Кажется, я схожу с ума.
Он был уже в постели. Алиса выключила свет, подошла и, откинув одеяло, легла рядом. Ее хорошо вымытое тело источало теплый женский запах.
– Если хочешь, я могу попробовать подождать несколько дней, - неуверенно сказал он.
– Нет, поезжай, - ответила она.
– Это важно, я понимаю. Только я никак не могу перестать думать о том, что сказала тебе. Законы, любовь, защита. Любовь защищает тебя от меня, но ребенок...
– она глубоко вздохнула.
– Что защищает тебя от него?
Прежде, чем он мог ответить, прежде, чем он смог сказать ей, как глупо так рассуждать о младенце, она внезапно включила свет - ночник, висевший над кроватью.
– Смотри!
– воскликнула она.
Ребенок лежал и смотрел на них широко раскрытыми глазами. Дэвид выключил свет и лег. Алиса, дрожа, прижалась к нему.
– Это ужасно - бояться существа, тобой же рожденного.
– Ее голос понизился до шепота, стал почти неслышным.
– Он пытался убить меня. Я клянусь!
– она разразилась рыданиями.
– Ну, ну! Успокойся!
– обнял ее Дэвид.
Она долго плакала в темноте. Было уже очень поздно, когда они, наконец, уснули. Но даже во сне она продолжала вздрагивать и всхлипывать. Дэвид тоже задремал, но прежде, чем его ресницы окончательно сомкнулись, погружая его в глубокий поток сновидений, он услышал странный приглушенный звук: сопение маленьких пухлых губ. Ребенок...
И потом - сон.
Утром светило солнце. Алиса улыбалась. Дэвид крутил свои часы над детской кроваткой.